Бенор Гурфель

Под откос

Эссе

«А я иду — за мной беда,

Не прямо и не косо,

А в никогда и в никуда,

Как поезда с откоса».

(Ахматова)

Наше существование характеризуется непрерывным потоком изменений. Эти изменения происходят во всём: в наших отношениях к себе и к друг к другу, в нашей оценке окружающего, в нашей системе целей. В этом эссе мы не стремимся предложить качественный критерий для сравнения разного рода изменений. По-видимому, это невозможно.

Однако, существует некий параметр, c помощью которого можно сопоставлять различные изменения — это скорость, с какой эти изменения происходят. Эта скорость характеризуется количеством однородных событий в единицу времени. Используя этот параметр, можно различать периоды долгосрочных изменений (длящихся века), среднесрочных изменений (десятилетия) и краткосрочных изменений (годы).

Человеческие сообщества (нации, расы, государства) по разному реагируют на скорость происходящих изменений. По-видимому, они располагают различной способностью адаптации к происходящим изменениям. Но всегда этот процесс адаптации, для учавствующих в нем объектов, происходит болезненно. Хотя степень этой болезненности различна. Наиболее безболезненно и управляемо она протекает при долгосрочных процессах изменений. Наиболее болезненно и непредсказуемо — при краткосрочных.

История русского общества за последние сто лет как раз и демонстрирует эти краткосрочные изменения в виде трех русских революций: Февральской 1917 года, Октябрьской 1917 года, и т.н. Перестройки в 1989 году. Рассмотрим описания этих, в высшей степени болезненных и непредсказуемых изменений в протекании общественных процессов, отраженные на страницах заслуживающих внимания литературных произведений.

Дм. Быков. «Философские письма».

Письмо первое.

...Мне приходилось уже писать о том, что русская история в последние сто лет представляет собой практически непрерывное движение вниз и в этой коллизии уже не принципиально, съезжать ли в пропасть по левой или правой коллее.

Весь российский «маятник» — чередование либеральных и радикальных крайностей, оттепелей и заморозков, упоминавшихся бардаков и бараков осложняется тем, что происходит оно в процессе движения по наклонной плоскости. Следует выделять впрочем не две (зажим — оттепель), а четыре стадии исторического процесса в России: реформаторство — зажим — оттепель — застой...

Александр Володин. «Записки нетрезвого человека».

...Рыба теперь гниет не только с головы, но и с хвоста.

У интеллигенции вместо идей и страстей — сплетни. Называется информация.

В искусстве размножились дегустаторы. Этак, язычком: Ц... Ц... устарело это, сейчас нужно вот что... Прежде сверху указывали, каким и только каким должно быть искусство.

Теперь прогрессивные дегустаторы решают каким и только каким оно должно быть.

Сейчас, например, надо, чтоб было страшно. В черных машинах, в бежевых дубленках приезжают посмотреть спектакль из жизни коммунальных квартир, из жизни насекомых...

...Вчера перечитывал «Доктор Живаго». То место романа, в котором описывается как Юрий Живаго, бежав от партизан, добирается до Юрятина, где встречается с Ларой. И происходит между ними примерно такой разговор.

(Монолог Лары)

...Мне ли, слабой женщине, объяснять тебе, такому умному, что делается сейчас с жизнью вообще, и с человеческой жизнью в России, в частности. Всё налаженное, всё относящееся к обиходу, человеческому гнезду и порядку, всё это пошло прахом вместе с переворотом всего общества и его переустройством. Всё бытовое опрокинуто и разрушено.

Я хорошо помню прошлое. Я еще застала время, когда были в силе, если не лучшие, то во всяком случае привычные, устоявшиеся правила поведения. И вдруг этот скачок из привычной размеренности в кровь и вопли, в повальное безумие, в одичание каждодневного и ежечастного, узаконенного и восхваляемого смертоубийства.

Наверное, никогда это не проходит даром. Ты лучше меня наверное помнишь, как всё сразу стало приходить в разрушение. Движение поездов, снабжение городов продовольствием, основы домашнего уклада…

Тогда пришла неправда на русскую землю. Главной бедой, корнем будущего зла была утрата веры в цену собственного мнения. Вообразили, что теперь надо петь с общего голоса и жить чужими представлениями...

Истории никто не делает, ее не видно, как нельзя увидать, как трава растет. Войны, революции, цари, вожди — это ее органические возбудители, ее бродильные дрожжи. Революции производят люди действенные, односторонние фанатики. Они в несколько часов или дней опрокидывают старый порядок. Перевороты длятся недели, месяцы, многие годы. А потом десятилетиями, веками люди поклоняются духу ограниченности, приведшей к перевороту, как святыне.

Эти мысли Пастернака, высказанные устами Лары и относящиеся к русской революции 1917 года, не утеряли, как мне кажется, своей актуальности и для настоящего времени. Истинные российские интеллигенты (Л. Улицкая, И. Павлов, Ф. Искандер, Б. Стругацкий, Ю. Дружников и др.), отличающиеся чуткостью восприятия общественных проблем, также выражают в своих творениях мысли подобные.

Борис Стругацкий. «Фашизм — это очень просто».

…Чума в нашем доме. Лечить ее мы не умеем. Более того, мы сплошь да рядом не умеем даже поставить правильный диагноз. И тот, кто уже заразился, зачастую не замечает, что он болен и заразен.

О, мы прекрасно знаем что такое, что такое фашизм — немецкий фашизм. Нам и в голову не приходит, что существует и другой фашизм, такой же страшный, но свой, доморощенный. И, наверное, именно поэтому мы не видим его в упор, когда он на глазах у нас разрастается в теле страны, словно тихая злокачественная опухоль. Мы, правда, различаем свастику, до нас доносятся хриплые вопли, призывающие к расправе над инородцами. Мы замечаем порой поганые лозунги и картинки на стенах наших домов. Но мы никак не можем признаться себе, что это тоже фашизм.

А между тем, фашизм — это просто. Более того, фашизм — это очень просто! Фашизм — есть диктатура националистов. Соответственно, фашист — это человек, исповедующий превосходство одной нации над другими и при этом — активный поборник «железной руки», «дисциплины — порядка», «ежовых рукавиц» и прочих прелестей тоталитаризма. И всё. Больше ничего в основе фашизма нет. Диктатура плюс национализм. А всё остальное прорастает из этого ядовитого зерна.

Возможна железная диктатура (диктатура Сталина в СССР), но поскольку тотальной идеей этой диктатуры не является идея национальная — это уже не фашизм. Возможно государство, опирающееся на национальную идею, скажем Израиль, но если отсутствует диктатура (подавление демократических свобод, всевластие полиции) — это уже не фашизм.

Совершенно бессмысленны выражения типа «демофашист». Это такая же нелепость как «ледяной кипяток» или «ароматное зловоние». Демократ, да, может быть в какой-то степени националистом, но он по определению, враг всякой и всяческой диктатуры, а потому фашистом быть просто не умеет. Также как не умеет никакой фашист быть демократом, сторонником свободы слова, свободы печати и пр. Он всегда за одну свободу — свободу «Железной Руки».

Только ради Бога, не путайте национализм с патриотизмом! Патриотизм — это любовь к своему народу, а национализм неприязнь к чужому. Патриот прекрасно знает, что не бывает плохих или хороших народов — бывают лишь плохие и хорошие люди. Националист же всегда мыслит категориями «свои — чужие», «наши — не наши». Это важнейший признак фашистской идеологии — деление людей на «наших и не наших».

Очень важный признак фашизма — ложь. Конечно, не всякий, кто лжет, фашист, но всякий фашист — обязательно лжец. Потому что национализм можно обосновать только посредством лжи. («Протоколы сионских мудрецов», «все кавказцы — прирожденные бандиты»). Поэтому фашисты лгут. И всегда лгали. И никто точнее, чем Хэмингуэй не сказал о них: «Фашизм есть ложь, изрекаемая бандитами».

Так что если вы вдруг «осознали», что только лишь ваш народ достоин всех благ, а все прочие народы вокруг — второй сорт, поздравляю: вы сделали свой первый шаг в фашизм. И не говорите теперь, что вы — совсем не злой человек, что вы против страданий людей невинных, что у вас у самого дети-внуки, что вы против войны... Всё это уже не имеет значения, коль скоро вы приняли Причастие Буйвола.

Дорога истории давно уже накатана, логика истории беспощадна и как только придут к власти фюреры, заработает отлаженный конвейер: устранение инакомыслящих — подавление неизбежного протеста — милитаризация — война.

Мы живем в опасное время. Чума в нашем доме. В первую очередь она поражает оскорбленных и униженных, а их так много сейчас.

Фазиль Искандер. «О человечестве и мировой культуре».

...Легко представить, что мировая культура воспитывает какое-то количество людей и делает их достаточно нравственными. А вот какое количество? Никто не знает. Зато мы догадываемся, что новые поколения дикарей, хотя частично окультуриваются, но большая их часть пополняет ряды неокультуренных людей. И тут математически ясно, что человечество постепенно дичает. Хотя огромные технические достижения двадцатого века маскируют одичание душ.

Более того, эти одичавшие люди создают свою масскультуру, лишенную этического начала, которая еще более способствует их одичанию. Миллионы бывших неграмотных людей стали полуграмотными и втянуты в политическую жизнь. Неграмотный человек прежних времен нравственно выше сегодняшних полуграмотных людей, которыми в наш век ловко манипулируют политики. Неграмотные люди прежних времен все-таки нравственно опирались на патриархальную мораль, которую они вырабатывали тысячелетиями. Полуграмотный человек покинул этот берег, но не выплыл на берег общечеловеческой культуры. В двадцатом веке техническое развитие возглавило цивилизацию, а гуманистическое развитие осталось где-то в стороне.

Современное демократическое общество со своей громадной индустрией развлечений отвлекает человека от правды, явно не запрещая ее. И это отвлечение человека от правды трагических вопросов существования в исторической перспективе, медленно но верно разрушает человека.

Из письма академика Павлова — В. Молотову

21 декабря 1934

...Вы напрасно верите в мировую пролетарскую революцию. Я не могу без улыбки смотреть на плакаты: «да здравствует мировая социалистическая революция, да здравствует мировой октябрь». Вы сеете по культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм. До вашей революции фашизма не было. Сколько раз в ваших газетах о других странах писалось: «час настал, час пробил», а дело постоянно кончалось лишь новым фашизмом то там, то здесь.

Да, под вашим косвенным влиянием фашизм постепенно охватит весь культурный мир, исключая могучий англо-саксонский отдел. Но мне тяжело не оттого, что мировой фашизм попридержит на известный срок темп естественного человеческого прогресса, а оттого, что делается у нас и что, по моему мнению, грозит серьезной опасностью моей родине.

Во-первых, то, что вы делаете, есть конечно только эксперимент и пусть даже грандиозный по отваге, и как всякий эксперимент, с неизвестным пока окончательным результатом.

Во-вторых, эксперимент страшно дорогой с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни. Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком, без пропусков, со всеми ежедневными подробностями — это была бы ужасающая картина. Если рядом с ней поставить и другую нашу картину, с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учебными заведениями. Когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий. А у нас это называется республиками. Как это понимать? Пусть, может быть, это временно. Но надо помнить, что человеку, происшедшему из зверя, легко падать, но трудно подниматься.

Тем, которые злобно приговаривют к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым учавствовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства.

Марк Поповский.

Семидесятые. Отрывки из дневника.

...Тысяча девятьсот семидесятые чумные годы...

Мыслящие люди изгонялись из активной жизни. Или уходили, кто как мог и умел. Кто в прикладные сферы, в науку с сидением в библиотеках, кто в любовь, кто в запой, кто в петлю. Кого сажали, кого ложили (в психушку). Кого выгоняли из отечества насильно, кто сам отряхивал прах с ног своих.

И все-таки самый густой поток изгнанников катился не на Запад и не на Восток, а как бы завихрялся водоворотом, замыкаясь в самом себе. Внутренняя эмиграция. Духовное подполье. Тогда-то и возникла мысль завести дневник. Личный дневник московского литератора, которому в начале семидесятых исполнилось пятьдесят. Всё, что вы прочитаете в нем — чистая правда, разумеется в том виде, в каком она виделась десятилетия назад.

Из сегодняшнего далека я вижу, что нарушаю историческую оценку, которую давала и дает тем годам московская интеллигенция. Большинство литераторов моего поколения видят как наиболее радостные для себя годы шестидесятые, эпоху публичных протестов, писем «наверх», эпоху «Нового мира» и чтения стихов у памятника Маяковского.

Семидесятые наоборот, почитаются временем крушения надежд. Но не для меня. Жизнь моя, профессиональная и общественная, достигла, наоборот, самого большого накала именно в семидесятые, когда писались самые главные для меня книги, совершались самые важные встречи и находки.

Когда власти начали наступление на либералов, в любую минуту можно было ожидать запрета на печатание в журналах, запрета книг, принятых в издательствах, атаки «компетентных органов». Дневник в этих условиях становился единственным другом, которому и выплакаться можно было в случае нужды, на страницах которого случалось подчас и выругаться.

В приведенных отрывках из статей, писем, и литературных произведений мощным аккордом звучит одна единственная нота — Нота Свободы!

«О, нам хотя б на грош смиренья и печали,

безгневной тишины, безревностной любви!

Мы смыслом изошли, мы духом обнищали

И жизнь у нас во лжи, а храмы — на крови.

Мы рушим на века — и лишь на годы строим,

Мы давимся в гробах, а Божий мир широк

Игра не стоит свеч, и грустно быть героем,

Ни Богу, ни себе не в радость и не впрок.»

(Чичибабин)

---