Напечатан в августе 2004 года в журнале "Нота бене", №4.

Но выходят в России все новые исследования о жизни и личности «корифея» и «гения человечества». Читать их не успеваю (уж не принимаю в расчет сотню биографий покойного, которые выходили в советские годы и первое российское десятилетие!). Почему в XXI веке вновь проявился живой интерес к личности самого страшного злодея в истории страны, самого великого государственного убийцы в мире?

В авторитарных режимах существенной ценностью считалась единственная - обладание политической властью. Наполеонов, Муссолини, Франко не интересовало, какими опытами будут заняты их физики (химики, биологи), какие лирические стихи напишут поэты, в каком стиле намалюют полотна живописцы. Тоталитарная же, «всеохватывающая» система XX века, созданная Сталиным (и Гитлером тоже), отличалась властью над душами подданных. Важными считались не горизонтальные связи в обществе, но вертикальные – от вождя к подданным. Поэтому личность вождя - взгляды, вкусы, предпочтения, культурные ассоциации – всё накладывало след на граждан, даже если кто-то казался сам себе личностью, сопротивлявшейся системе...

Сегодняшний поток книг о Сталине связан, конечно, с массивом секретной информации, которая в XXI веке медленно выползает из закромов, из упрятанных, ранее недоступных архивов.

...Скудость сведений связывали со специфическими особенностями тоталитаризма. Советский вариант исторически считается более лицемерным, чем, скажем, германский. Фюрер из Берлина мог открыто декларировать человеконенавистнические цели, искренно полагая их благом для немецкого народа и принципом жизнеустроения для всех людей. А Сталин – он даже среди «своих» вынужден был возглашать верность гуманистическим идеалам XIX века – свободе, равенству, братству народов, уважению к национальным культурам и прочей «буржуазно-либеральной белиберде». Двойственность идеологии (не двуличие!) порождала в головах и душах членов его партии фантастическую путаницу... Когда западные союзники напечатали захваченные в Германии секретные протоколы к пакту Молотова-Риббентропа, Сталин публично отрекся от собственной подписи! Его преемники, получая из мидовских архивов российские подлинники протоколов, отрекались от них еще сорок лет (Громыко, ознакомившись, с «закрытым пакетом» из Особой папки, скупо выронил: «Нас никто уличить не сможет». См. Л. Безыменский «Гитлер и Сталин перед схваткой», стр. 26. Далее «Безыменский»). Это сделалось традицией. Когда член политбюро А. Яковлев в конце 80-х гг. сообщил об этих протоколах Съезду народных депутатов, взметнулось возмущение депутатов-коммунистов против «клеветника-докладчика» (там же, стр. 21). Цинизм реальной сталинской политики, как выяснилось, оказался столь огромным, что даже единомышленники вождя не в силах были переварить в малых своих душах задокументированный его подписью исторический факт.

Другой случай (для меня – личный...). Тридцать лет назад я приятельствовал с соседом по дому, журналистом Анцеловичем. До войны он служил руководителем ЛенТАССа. И рассказал мне: «В ТАССе часто получали закрытые пакеты с надписью «Вскрыть тогда-то». Вскрывали и в указанный на конверте день помещали «Сообщение ТАСС» в прессе. Получил я пакет осенью 1939 года с распоряжением - вскрыть через две недели. Настало нужное число, вскрываю, читаю: «Вчера белофинны обстреляли пограничный участок территории нашей страны. Убито столько-то, ранено столько-то...». И потом СССР объявил финнам войну. Я поехал на место, проверил факты... Но объясните, Миша, как наши могли за две недели до событий узнать, как и когда финны нас обстреляют?» Где хранится нынче сие «Закрытое письмо ТАССа»?

...В принципе жизнь Хозяина СССР – цепь загадок. Например, когда наш Сосо родился? Кто был его отцом? Если - сельский сапожник Джугашвили, то как и когда тот умер? (Однажды я читал психоаналитический докторат (sic!), мол, Коба сам убил отца – как положено по фрейдистским теориям!). Или - за что Джугашвили, почти выпускника семинарии, исключили из нее? Почему он назвал себя в партии «Кобой»? Действительно ли участвовал в ограблениях инкассаторов? Как мог часто и успешно убегать из ссылок? Не был ли агентом охранки? Вообще - кто и почему патронировал малоизвестному провинциалу в партии? Как он выдвинулся на первое место в ней, грузин, не русский человек?

Личные секреты вождя

Возможно, всё придумала мама-прачка, мечтая, чтоб ненаглядный, единственный из троих выживший сыночек вышел в люди - получил образование, стал священником. Но в духовное училище отпрыск бедняцкой семьи смог поступить – из-за нужды семьи – лишь в десятилетнем возрасте, переростком. Якобы для поступления в училище его «омолодили», написав более позднюю дату рождения. Если версия верна, то любопытно, что поддельную дату вождь сохранил на всю жизнь. Он что, предполагал, что где-то и когда-то она ему пригодится?!

Другой факт. Даже дочь Сталина писала, что у отца было крепкое здоровье. Общераспространенное мнение... Но сейчас выясняется (из медицинских карточек): с сибирской поры он страдал туберкулезом и ревматоидным артритом (Микоян уговорил поехать лечиться «на воды», лечение помогло, отсюда и проистекало особое внимание советских властей к курортам на Кавказе). Долгие годы вождь страдал от болей в ногах, от острой диарии (проще – от изнурительных поносов). Даже Микоян, один из самых близких ему людей, про эту болезнь вождя не знал ничего! Этот соратник издевательски рассказал, как во время единственной за четыре года войны поездки на фронт т. Сталин вдруг остановил машину, не доехав нескольких километров до передовой, и сходил по-большому - прямо на шоссе, на глазах у свиты, а потом... вернулся с этого места в Кремль. Микоян, естественно, съехидничал, мол, пронесло товарища от приближения к огневой линии. Но Верховный, оказывается, просто болел диарией - сильно и давно. И неврастенией. И болезнью Эрла. Измотанный недугами немолодой человек...

Давняя тайна – отношения с женщинами. Публика воспринимала Сталина (после смерти жены) как отшельника-аскета (немцы тоже думали, что у их фюрера нет личной жизни и он живет ради Германии! Ева Браун официально числилась – для сотрудников – чиновницей, управлявшей загородной виллой!). Теперь, когда архивы открываются, выяснилось: Коба, оказывается, считался «ба-альшим ходоком» по сексуальной части. Причем нравился женщинам всю жизнь, с его ранней, с нищей молодости! Таково воздействие на «слабый пол» незаурядной личности, необычного человека... Недавно в личном архиве нашли письмо, посланное некоей теткой, которая сообщила генсеку, мол, моя невестка, обратившаяся, т. Сталин, в Кремль, неведомо куда пропала... Суть в том, что невестка – «Ваша родственница», если захотите ее признать, «которой когда-то помогала ваша мама. Она хотела показать Вам свои детские фотографии. Вы их когда-то видели». История могла бы показаться выдумкой, плодом фантазии (что теоретически вероятно), но вряд ли письмо фантазерки подали бы на стол Сталину, а, главное, не хранил бы он сочинение некоей психованной дамы в личном архиве.

Судя по всяким свидетельствам, у Кобы насчитывалось как минимум четверо внебрачных детей (одного мальчика он даже пристроил в Москве на видный пост, позаботился о нем). В Курейке, например, Кобу преследовал («придирался) стражник за то, что тот соблазнил свою квартирную хозяйку, 14-летнюю девочку. Она родила Кобе двоих детей. Пришлось обещать: когда девочка подрастет, он на ней женится (Иосиф уже был вдовцом). К слову, чистые сплетни, якобы годы спустя он силой (в каком-то поезде?) овладел своей секретаршей, юной гимназисткой Надей Аллилуевой. Девушка сама страстно влюбилась в него, ушла из дому и, едва ей исполнилось семнадцать лет, сделалась законной супругой члена Политбюро. Через многие годы Молотов в беседе с поэтом Ф. Чуевым заявлял (а Хрущев повторил в мемуарах), что Надежда покончила с собой из-за ревности, она ревновала мужа - не то к парикмахерше, не то к жене маршала Егорова (по версии Хрущева – к вдове военкома Гусева, Е. Драбкиной). Как говорил поэту скромный и верный супруг Полины Жемчужиной, Вячеслав Михайлович, - ревновала безосновательно... Но Б. Илизаров предполагает иное. Он разыскал дневниковую запись близкой родственницы вождя, Марины Сванидзе, сделанную ею после ареста стариннейшего личного друга Самого, Авеля Енукидзе (тот служил в Кремле властным распорядителем всего хозяйства).

«Будучи сам развратен и сластолюбив – он смрадил все вокруг себя – Авель наслаждался сводничеством (курсив мой – М. Х.), разладом семьи, обольщением девочек. Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, особенно в первые годы революции, он использовал их для личных грязных целей, покупая женщин и девушек. Тошно говорить и писать об этом: будучи эротически ненормальным и очевидно не стопроцентным мужчиной, он с каждым годом переходил на все более юных и, наконец, докатился до девочек 9-11 лет, развращая их воображение, растлевая их... Женщины, имевшие подходящих дочерей, владели всем. Девочки за ненадобностью подсовывались им другим мужчинам... В учреждении (в Кремле – М. Х.) набирался штат только по половым признакам, нравившимся Авелю... Стоило ему поставить интересную девочку или женщину, и все можно было около его носа разделывать» (Б. Илизаров стр. 343). Профессор Илизаров заметил – уже от себя: «Авель и Коба сошлись на любви к юным, скорее даже – к чересчур юным особам. Теперь, когда мы проследили некую тенденцию в интимной жизни Сталина, нетрудно поверить в то, что Авель поставлял девочек не только безымянным «нужным людям», но и другу молодости» (там же, стр. 344. Троцкий назвал статью про арест Енукидзе - «Каин, где брат твой Авель?»). Историк предполагает, что Аллилуева что-то почувствовала женским инстинктом: мужа она сильно и страстно любила!

Товарищ Сталин и национальный вопрос

Перелом в отношении к вере совершился у юного фанатика, видимо, в старших классах Тифлисской семинарии. Профессор Б. Илизаров обратил внимание на важный аспект его личности: «Джугашвили – революционер с ущемленным национальным достоинством» (Б. Илизаров, стр. 198). В детстве, стихийно, мальчик овладел языками приятелей, с которыми общался на улице, – знал, например, армянский, азербайджанский, осетинский языки... Но в принципе способностей к языкам у природно одаренного и самолюбивого парнишки, видимо, не имелось: впоследствии не смог овладеть языком тогдашней мировой культуры, «европейских Афин», – немецким. А очень хотел и очень старался! И в переломном возрасте свершилась важная перемена в его развитии – в Тифлисскую семинарию пришла новая директива. Семинаристов вынуждали учить русский язык, причем не как один из предметов (что делалось издавна), но как главный язык веры и культуры...

Сосело столкнулся с противоречивым социальным фактором грузинской жизни. С одной стороны, присоединение к империи сыграло положительную роль в судьбе Грузии и ее культуры. Через русский язык, господствовавший в огромной державе, грузины приобщались к мировой цивилизации, сами становились её неотъемлемой и оригинальной частью. Через российскую государственность грузинские дельцы получали выход на имперские рынки. Пользуясь защитой русских штыков, спасались от набегов мусульманского моря, грозившего смыть с лица Земли малый христианский островок на Востоке. Началось ускоренное развитие родины Иосифа Джугашвили! Сие - несомненно... Но плюсы сопрягались с минусом – со всегдашним ощущением неравенства аборигенов. Социальные преимущества доставались лишь двуязычным гражданам, чужеязычная, пусть великая культура раздражала абрригенов своими кодами, вызывала аллергию, ощущение постоянного неудобства, неловкости, отторжения. Минусы «глобализации XIX века» умножались личными особенностями российских колонизаторов, т. е. тех типов, коих Ленин в позднейшем письме к Сталину характеризовал так: «Истинно русский человек, в сущности, подлец и насильник, каким является типичный русский бюрократ» (в другом месте: «Шовинистическая русская шваль». Особенно негодовал Ленин на грузинских помощников россиян: «Обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения»). Известно, что кое с кем из деятелей такого типа самолюбивый и талантливый грузинский юноша столкнулся в семинарии, ему тыкали в нос его «необразованностью» (легко представляю, когда вспоминаю его тяжелый акцент и ошибки в сложной для самих русских людей пунктуации их языка)...

Напоминаю: Сосело (поэтический псевдоним юноши) впервые познакомился с языком империи не раньше одиннадцати лет, только в училище. И лишь в семинарии, т. е. где-то лет в 15-16, овладел им достаточно свободно (человек был трудолюбивый, настойчивый, учиться любил). Но одновременно формировалось резко отрицательное отношение к Российской империи. Его чувства выразил в одобренной самим вождем биографии Анри Барбюс: «Управлять другими национальностями, например, грузинами, для царя означало – угнетать их. Можно сказать, что в те времена кавказские народности пользовались только одним правом – правом быть судимыми. Они имели лишь одну свободу - свободу стонать, да и то только по-русски. При таком порядке вещей в колонии, попросту прицепленной к территории господствующей русской национальности, естественно возникало националистическое движение с конечной целью освобождения Грузии». На X съезде партии Сталин сказал: «Старое государство, помещики и капиталисты оставили в наследство такие загнанные народности, как киргизы, чеченцы, осетины, земли которых служили для колонизации со стороны казачьих и кулацких элементов России. Эти народности были обречены на неимоверные страдания и вымирание». Цитаты эти особо интересны для историка, если помнить, что Кобу как спеца по национальному вопросу (и по национальным заботам империи тоже) Ленин избрал в первые наркомы (министры) по делам национальностей. Можно лишь догадываться, с каким удовольствием грузин разваливал в те годы Державу.

Каким был еще не Сталин, но уже - Коба?

В первые годы подполья Коба писал революционные тексты только по-грузински, причем то были переводы русских партийных материалов. Л. Безыменский в книге «Гитлер и Сталин: перед схваткой» с гордостью заявил: «Одним из первых печатных произведений Сталина стала листовка, распространенная Бакинским комитетом РСДРП (б) в количестве 4 тысяч экземпляров. Вот текст, доселе не публиковавшийся» - далее сочинение об Августе Бебеле (ук. соч., стр. 39.). Не удивляйтесь, что текст не публиковался при жизни Сталина: стиль-то вовсе не его! Скорее, это было переложение какого-то социал-демократического автора (мне кажется, Каменева, тогда главного русскоязычного партийного публициста на Кавказе). Впрочем, русскоязычные авторы-марксисты занимались тем же популяризаторским ремеслом, излагая уже для своей публики уже германоязычные труды.

Когда и как Сосело сделался Кобой? Где-то я читал, что его «псевдо» - дань памяти любимому крестному отцу, священнику Якову. Однако каноническая версия, переписываемая из сочинения в сочинение, гласит, что Коба - имя литературного персонажа из повести Пшавелы «Отцеубийца» (по свидетельству соклассников, больше всех в национальной литературе Сосело любил Шота Руставели и Важа Пшавелу).

Дарования молодого Кобы

Нынешние биографы открывают в этой личности неожиданные черты. Например, кто бы догадался, что изнеженный грузинским югом ссыльный обернется в Сибири удачливым и азартным охотником, умелым рыболовом, кормившим в курейской ссылке не только себя, но поддерживавший добычей семью юной хозяюшки. Или другое: что большевик-ленинец избавился от ссылки, выразив желание пойти добровольцем на... русско-германский фронт! Или что его первые шаги во всероссийской политической карьере состояли в том, что, вернувшись в столицу из Сибири, он сместил (в свою пользу) руководителя питерской большевистской организации по кличке... Молотов.

Вверх по карьерной партийной лестнице Сталина подталкивал именно Ленин. Коба импонировал вождю революции практичностью, трезвостью подхода к людям и, во-вторых, особым и редким даром, который проф. Илизаров называет «талантом редактора». Сталин не был от природы наделен творческим гением, не являлся созидателем новых идей, новых проектов (возможно, отсюда проистекало его благоговение перед Лениным, как раз способным придумывать многое - новый тип партии, новый тип государства, например. Это были ленинские идеи, которые Сталин только обогатил и усовершенствовал). Но, наряду с могучей страстью к беспредельной свободе (формально она выражалась в стремлении к абсолютной власти), в этом партийном деятеле второго ряда с поразительной силой выявилось «инженерное начало», способность к конструированию. Можно спросить: к конструированию чего? Да всего на свете, в чем нуждался Ленин, а потом и он сам: партаппарата, истории, литературы, сельского хозяйства, оборонной промышленности... По-моему, Илизаров точно заметил, что великим природным даром Сталина являлась «редактура» – она помогла выдвижению в вожди. Коллеги по Политбюро мечтали взвалить на «тягачка» то именно, что он умел и любил делать - бумажную, бюрократическую, организаторскую работу в партии. Всякую канцелярскую волокиту! Себе же хотели оставить творческую работу... Оказалось, однако, что прирожденный редактор умел сорганизовывать не только циркуляры, переписку, резолюции, т. е. расстановку слов на бумаге, но и - расстановку людей во всеобъемлющем партийном аппарате. Это качество обеспечило ему победу над творчески более одаренными людьми (типа Троцкого), потому что в ходе истории выяснилось: именно редкий талант редактора, а не ораторский, не публицистический, даже не дар государственного строительства был востребован для получения абсолютной власти в государстве нового типа.

Некая пробежка – вбок от основной темы

Или - сообщается: на Курской дуге из 3000 немецких танков гитлеровцы потеряли 2900 (стр. 93). Такие цифры публиковали в сводках Совинформбюро, но в наше время не грех бы авторам, претендующим на то, что они считаются историками, залезть и в германские архивы (по моим, например, сведениям, танковые потери вермахта преувеличены Медведевыми раз в 7-8). Или - сообщается, что Куйбышев умер от... белой горячки (стр. 95). Не спорю, пил мужик крепко, но причину смерти все ж не грех документировать, скажем, ссылкой на какое–то медицинское заключение. Или сообщается, что певица Лидия Русланова вывезла трофеи из Германии - сотни полотен русских художников (стр. 101). Спору нет, советские мародеры грабили Германию жутким образом, но свои русские полотна Русланова приобрела в СССР (что известно из ее же уголовного дела) на деньги, заработанные «левыми концертами».

Как положено благонамеренным «перестройщикам», Медведевы пользуются «демократическими» банальностями: «Ландау к этому времени уже быстро «признался» в своих несуществующих преступлениях» (стр. 106). Но Ландау признавался не в несуществующем, а в реальном деянии: они совместно с другом и сотрудником Корецом вдвоем сочинили первомайскую листовку, где Сталина приравнивали к партейгеноссе Гитлеру, а НКВД к гестапо... Или написано: «Неизвестно, был ли Сталин знаком с письмом Лидии Тимашук» (стр. 29), хотя на оригинале письма любой в наше время, если захочет, может прочесть собственноручную резолюцию вождя: «В архив». На 345-й странице встретим странное замечание о «возврате утраченных Россией в 1905 году Курилах» (люди, кончавшие среднюю школу, знают, что Курилами русские обменялись с Японией – выменяли их на Сахалин, сделав это сорока годами ранее...) Наконец, пикантно звучит информация: «Выселению подвергались не только те народы, территории которых на какой-то срок подвергались немецкой оккупации (...чеченцы)» (стр. 344). Я, в те годы школьник, и то помню по сводкам Совинформбюро, что немцы были остановлены Красной армией перед Грозным.

Все это фиксирую с сожалением, ибо, повторюсь, текст повествует о многих увлекательных, мне, например, неизвестных эпизодах советской истории. Например, о подробностях негласного соревнования советских и американских физиков при создании водородной бомбы (первый советский атомный котел был, оказывается, создан на тех ста тоннах оксида урана, что подготовил Гитлер для своего атомного проекта); или что, посылая в 1941 году «сибирские дивизии» спасать Москву, командующий Дальневосточным округом Апанасенко мобилизовал в армию недомерков-юнцов и стариков в возрасте за пятьдесят лет, набрал для них командиров, освободив зэков-военных профессионалов из сибирских лагерей своей военной властью диктатора, сформировав из горе-новобранцев соединения под теми же номерами, что части, отправленные под Москву, и снабдил японцев дезинформацией, якобы прежние соединения все стоят «у высоких берегов Амура»! Причем кормили «новые красноармейцы» сами себя в так называемых «военных совхозах» (ибо на части, числившиеся под одинаковыми номерами, довольствие из резервов Наркомата обороны не поступало), вооружил их командующий округом, переделывая всевозможные виды учебного оружия в боевое. Этот малоизвестный эпизод доказывает важный факт: Сталин отпустил в войну жесткие тоталитарные вожжи, дозволяя инициативным людям осуществлять их рискованные проекты – и спас этим страну и свой режим.

«Сейчас, анализируя события предвоенного периода 1923-41 гг., можно ясно представить, что если бы «Союз республик» был создан по ленинскому проекту... то быстрая индустриализация страны, требовавшая жесткой централизации управления экономикой, была бы невозможна. Ленин возражал даже против централизованного управления из Москвы транспортной системой. С другой стороны, если бы вместо СССР с формальным правом республик на отделение и с различием между автономными и союзными республиками была создана лишь расширенная Российская Федерация, как это предусматривалось проектом Сталина, то это, безусловно, повело бы к более быстрой экономической, политической и этнической интеграции страны. Вместе с ускоренной русификацией происходило бы и реальное формирование «советского народа» по типу американского, не имеющего этнической основы... Появление «советского народа» на основе русского языка и объединения культур разных наций и смешанных браков было все же реальностью. Процесс этнической интеграции шел в течение 70 лет существования СССР сильнее всего в центральных областях России и с наибольшей интенсивностью в Москве и Ленинграде. Эта интеграция была сильно выражена в Киеве, Минске, Тбилиси, Баку, Ташкенте и Харькове. Если бы СССР просуществовал дополнительно 40-50 лет, то советский народ остался бы в мире такой же реальностью, как американский» (стр. 340).

Поразительно, насколько в мозгах либералов разлива 60-х гг. укоренилось пренебрежительное игнорирование национальностей, реального соперничества разных народов и культур. Интересно, как представляют Медведевы сплав нового народа из эстонцев и таджиков, русских и узбеков, украинцев и бурятов?! Начинаешь понимать русский народ, который звереет, когда ему ставят сегодня американцев в пример! Авторы элементарно не видят, что американский народ весь (кроме индейцев) складывался из людей, добровольно отказавшихся от их прежних общин. Такие люди сознательно сделали заокеанский выбор, желая стать интегральной частью нового народа. Предлагать же сегодняшнему русскому народу как положительный факт возможное растворение в массе других национальностей, пусть на основе русского языка, - значит провоцировать естественную ярость национального большинства против «благотворно планируемого» для него самоубийства.

Товарищ Сталин в роли читателя книг

На меня немалое впечатление произвел опубликованный Громовым факт: в вологодской ссылке Сталин «дружил» с молодой девушкой из Тотьмы, Полей Онуфриевой. Много лет спустя Поля, жена местного завстоловой, рассказала сотрудникам Института Маркса-Энгельса-Ленина (ИМЭЛа): «Он постоянно заходил к нам на квартиру... Мы подолгу разговаривали о литературе, искусстве, книжных новинках. Больше всего эти собеседования шли в Александровском или Детском садах... Если мы бывали дома у нас, то вели себя свободно – читали, каждый про себя, что-нибудь» (Громов, стр. 31). «Чудак Иосиф» (как он себя назвал) подарил ей на память книгу, которой увлекался – «Очерки по истории западноевропейских литератур» искусствоведа П. Когана. С большой неохотой Поля пожертвовала эту свою книгу в библиотеку ИМЭЛа. Громов обнаружил на ней пометки почерком Сталина. Коган, например, пишет: «Мы остановились далеко не на всех важных произведениях Шекспира», Сталин - на полях: «Совершенно не касается пьесы «Буря» тема важной характеристики самого Шекспира» (там же, стр. 32). Так что, Шекспира он знал, оказывается, в довольно тонких подробностях...

Пометки на книгах – по-моему, самый ценный источник информации о внутреннем мире Сталина. Великий интриган был невероятно скрытным человеком: думал одно, говорил другое, делал третье (отсюда проистекала невероятная недоверчивость к остальным, даже самым лояльным сотрудникам). Вдобавок, едва ли не инстинктивно, истреблял каждого, кто мог его узнать (как выразился Сам, объясняя дочери арест ее тетки, своей свояченицы: «Знала слишком много – и болтала слишком много»). И вообще – приближал лишь тех людей, что не вели никаких личных записей (Поскребышева, Власика, Мехлиса – они-то и уцелели). Но был у него, оказывается, единственный собеседник, которому доверял, с которым позволял пооткровенничать. Это - книга, которой в тот момент пользовался!

Книги физически не могли разболтать, выдать, предать. К ним никто не имел доступа, кроме него, – библиотека была личной (иногда разрешалось кое-что почитать только его детям). Немало книг Сталин брал из общественных библиотек, но ничего не возвращал (только после его кончины директор Ленинской библиотеки набрался дерзости и попросил вернуть в фонды 72 книги, взятые скончавшимся пользователем. Тут-то и выяснилось, что на 62-х библиотечных раритетах имеются рукописные пометки! Пришлось передавать их не в Ленинку, а в ИМЭЛ).

Особенно интересовался Сталин историей Французской революции: еще в ссылке Свердлов давал ему почитать Олара... В принципе проф. Илизаров называет Сталина «самым свободным читателем в стране» - только ему позволялось читать то, что невозможным считалось изучить никому другому. В чем и таился один из мощных источников его интеллектуального превосходства над сотрудниками. Он узнавал то, чего никто из ближних не мог узнать! Ценил, например, труды выдающегося историка Лукина (казненного родственника Бухарина – брата его первой жены). Пометы можно найти на книгах Сафарова, Ксенофонтова, Квиринга, Бубнова, И. Стукова, Сорина... Из неполитиков я бы выделил историка Р. Виппера. В личной библиотеке Сталина Илизаров не обнаружил капитальное сочинение Виппера об Иване Грозном, хотя оно сильно повлияло на историческое мировоззрение Сталина («возможно, первое издание этой книги, 1922 года, с критическими замечаниями Сталина еще хранится в архиве историка», Илизаров, стр. 93), зато три книги Виппера - «Древняя Европа и Восток», «История Греции в классическую эпоху. IX-IV до Р. Х.» (обе - Москва, 1916 г.) и особенно «Очерки истории Римской империи» (М., 1908 г.) исчирканы пометами вождя. Последняя особенно нравилась «Хозяину империи»: в ней были изложены основы римского империализма. Ради объективности добавлю, что книгу другого крупнейшего историка, С. Платонова, о Грозном вождь тоже проработал основательно.

Много книг в библиотеке по истории военного дела, в частности, артиллерии. Есть сочинения самого крупного военного теоретика России в XX веке – генерала Свечина, предупреждавшего читателей о рисках модного тогда «уклона в блицкриг» (Свечин был растрелян в 1937 г.). Забавную байку, связанную с одной из сталинских книг я нашел у Роя Медведева. До войны молодой профессор кафедры военного искусства полковник Разин представил в Воениздат рукописи двух томов из задуманной четырехтомной «Истории военного искусства с древнейших времен до Первой империалистической войны». Разин опирался на труды великого немецкого военного теоретика Клаузевица. Казалось бы, в чём непорядок? Энгельс находил у Клаузевица «пример хорошей диалектики», Маркс снисходительно заметил, что «у этого парня есть здравый смысл, граничащий с остроумием», а Ленин назвал германского теоретика «одним из великих и глубоких писателей по военным вопросам, чьи основные мысли сделались безусловным приобретением всякого мыслящего человека». Но после войны Сталин решил Клаузевица развенчать. Разин написал письмо в защиту германского мыслителя и получил от генсека прямой ответ: «Нужно покончить с незаслуженным уважением к военным авторитетам Германии. Что касается, в частности, Клаузевица, то он, конечно, устарел». (Мне думается, тогда у вождя и рождался замысел будущей «борьбы с иностранщиной». Пока что - против немцев.) Письмо Сталина опубликовали, Разина уволили из армии и арестовали. Сталин, кстати, не знал про это ничего: только для ареста генералов требовалась его санкция, а Разин был всего лишь полковником – хватало санкции Булганина (или кого-то из замов?).

Сталин, Лев Толстой и Достоевский

...Нужно держать в памяти грандиозный разрыв, который образовался в XX веке между искусством, пронизанным невероятным взлетом индивидуализма, высвобождением личности от связей с общиной, с коллективом (достаточно напомнить кризис фигуративной живописи, появление абстракционизма) и – современными искусству общественными движениями, стремившимися создавать коллективы, вручавшие судьбу народов харизматическим личностям. Новые движения передоверяли совесть целых поколений решительным нахалам, готовым сразу и ладом отвечать на любые вопросы, мучившие сознание человечества, сбитого с толку Мировой войной и Великой депрессией...

Из более поздних классиков хорошо знал Горького. Секретарь югославского ЦК Джилас после войны заговорил с вождем о писателе: выше всего прочего Джилас ставил «Жизнь Клима Самгина». Сталин возразил: «Лучшие вещи – другие: «Городок Окуров», рассказы, «Фома Гордеев»... С литературной точки зрения ранние его произведения лучше». Видимо, по-своему он ценил и роман «Мать»: единственный персонаж, который, судя по пометкам на полях, увлек его, это как раз не героический Павел, и не мать, Ниловна, а более сложный и более неоднозначный образ - Рыбин. Знал он, причем в подробностях, поэзию Горького: например, проверяя текст подготовленного после войны сборника поэзии Горького, напомнил составителям про упущенные стихи из рассказов Горького - «Варенька Олесова» и «Мальва».

Проф. Илизаров уделил две главы своей книги сталинским пометкам на романах Толстого и Достоевского. Как минимум дважды, судя по цвету карандашей, генсек читал «Воскресение», выпущенное ACADEMIA в 1935 году. Особо интересны оценки изображенной Толстым революционной среды. Сталин жирно подчеркнул фразу: «Сначала, благодаря своей способности усваивать чужие мысли и точно передавать их, он в период учения... имел первенство и был этим удовлетворен... (Далее персонаж стал «революционистом», и Сталин опять чиркает карандашом) ...Раз выбрав направление, он уже никогда не сомневался и не колебался и потому был уверен, что никогда не ошибался. Все ему казалось необыкновенно просто, ясно, несомненно... Самоуверенность его была так велика, что она могла только отталкивать от себя людей или подчинять их.... Деятельность его состояла в подготовке к восстанию, в котором он должен был захватить власть и созвать собор... Товарищи уважали его за смелость и решительность, но не любили. Он же никого не любил и ко всем выдающимся людям относился, как к соперникам, и охотно поступил с ними, как старые самцы-обезьяны поступают с молодыми, если бы мог. Он вырвал бы весь ум, все способности у других людей, только бы они не мешали проявлению его способностей». Сталин подчеркнул: «Он относился хорошо только к людям, преклонявшимся перед ним».

Свободный человек и пределы свободы

В личной жизни он был, что называется, плебеем (мог, например, сказать недостаточно расторопному главе тайной полиции: «Смотри, морду набьем!». Мог похвалить наркома обороны: «Мировой вождь, едри его мать. Читал твой доклад – попало всем, мать их туды» (Илизаров, стр. 105).Сыграло, конечно, свою роль и воспитание в семье сапожника, и манеры, что господствовали в компании хамоватых семинаристов (читайте Помяловского - «Очерки бурсы»). Его характер дозревал среди «простых людей», замышлявших, однако, переустроить мир, а потому считавших любое нарушение морали дозволенным. Барбюс описал увиденную бытовую сценку: «Сталин смеется, как ребенок... В салонах, расположенных за бывшей императорской ложей, собрались руководящие деятели. Какой адский шум они там подняли! Какой хохот! Там были Сталин, Орджоникидзе, Рыков, Бубнов, Молотов, Ворошилов, Каганович, Пятницкий. Они припоминали забавные эпизоды гражданской войны... Гомерический хохот, юношеская жизнерадостность, мощное веселье – короткая свежая разрядка великих бурлаков реконструкции». Любопытно, всерьез ли «бурлаки» верили в дружеское веселье «своих»? Скоро трое из семерых будут расстреляны, четвертый застрелится сам...

Специфическое «веселье» прямо-таки пенилось в их компании в молодые 20-30-е годы XX века! И щеголеватому и аккуратному кавказцу Микояну подкладывали на стул помидор, а выпившему Калинину подсыпали в рюмку соль и перец... По-детски веселились! Следы шуток сохранились в письменной форме. В архиве Маленкова нашли рисунок, сделанный Самим на заседании Политбюро в 1930 году (в разгар коллективизации!). Вождь неплохо рисовал... Тема рисунка: «За все нынешние и будущие грехи подвесить Брюханова (наркома финансов – М. Х.) за яйца; если яйца выдержат, считать его оправданным, если нет – утопить. И. Ст.». Ловко схваченный карандашом, Брюханов так именно и подвешен вождем... Впрочем, его не повесят и не утопят в будущем. Его расстреляют.

Грубоватое плебейство заслоняло от современников подлинного Сталина – его пороки, но и многие достоинства (вспомним в параллель, что шутовские манеры и позы Гитлера скрывали от современников политические таланты фюрера и реальность его злодейской страсти к уничтожению человечества). Думается, для Сталина абсолютная власть составляла главное наслаждение в жизни - достижение высшей степени свободы! Только к полной свободе он стремился, только ею жил. Он один безбоязненно читал то, что не смел и не мог читать никто другой, он один говорил вслух то, чего не смел высказать никто другой (чего стоит признание, высказанное на весь мир в знаменитой послевоенной речи про русский народ: «Любой другой народ прогнал бы такое правительство, как наше»!!) Примеры безграничной свободы вождя я могу множить. Скажем, у него был хороший голос (любил с детства петь), и вот, с двумя бывшими певчими на клиросе, Молотовым и Ворошиловым, затягивали они, бывало, на даче распевы типа «Спаси, Господи, люди твоя» и прочее в том же стиле...

Особо сильно сталинская «несвобода» от собственной политической линии ощущается в истории с предсмертной пьесой Булгакова – «Батумом». Пьеса официально была заказана МХАТом к 60-летию Сталина. «Непосредственно Сталин не выступал в роли заказчика. Это он счел бы унизительным для себя» (Громов, стр. 126), но, конечно, вождь был в курсе и текст одобрил... Худсовет принял, Комитет по делам искусств утвердил. Практически пьесу поставили. И в последний миг - запретили. Запретить хорошую пьесу о Сталине мог лишь один человек – это понимали все. Удар оказался настолько мощным, что Булгаков не выдержал: заболел и умер. Вот запись в дневнике Е. С. Булгаковой (18.10. 1939). «Сегодня было два звонка... Генеральный секретарь, разговаривая с Немировичем, сказал, что пьесу «Батум» он считает очень хорошей, но что ее нельзя ставить». Почему нельзя? Почему снят спектакль, который мог прославить Сталина в дни юбилея, как никакое иное из произведений искусства? Никто не посмел его спросить...

Мне видится проницательной версия, высказанная Е. Громовым: «Если бы пьеса пошла, это означало бы официальное признание «внутреннего эмигранта», «певца белогвардейщины», «антисоветчика» - первейшим советским драматургом. Всемогущий диктатор, но заложник собственной идеологической системы, Сталин на такой шаг не решился... Лучшую пьесу о себе генсек закрыл. Вынужден был закрыть» (Громов, стр. 129). Такие случаи в его жизни бывали не раз. Например, долго колебался, отдавая палачам лучшего своего публициста – Михаила Кольцова. Но... Вынужден был им пожертвовать. «Дело требовало». Так же колебался, когда принимал решение о казни лучшего плановика страны, Николая Вознесенского. Благодаря расчетам и планам этого экономиста, выстояла и выдержала в войну советская оборонная промышленность, своевременно эвакуированная на восток. Сталин раздумывал: может, не убивать, а перевести в Госбанк, вдруг позже пригодится... Но – политический расчет взял вверх.

- Приучайте к суровым условия, не бойтесь. Мы с вами южане, а на севере тоже себя неплохо чувствуем... – Сталин сделал несколько шагов навстречу Воропаеву. – Вот садовник – сорок пять лет работает, а всё науки боится. Это, говорит, не пойдёт, другое не пойдёт. Во времена Пушкина баклажаны в Одессу из Греции привозили как редкость, а лет 15 назад мы в Мурманске помидоры стали выращивать. Захотели – пошло... Все дело в том, чтобы хотеть и добиться».

В отличие от Ленина, бывшего, видимо, стихийным атеистом, Сталина воспитали в истово религиозном духе. Да, он порвал с традиционной конфессией, да, последовательно голосовал за жуткие репрессии против церковников, развязанные Лениным (Сталин видится в той истории более верным сторонником вождя, чем «мягкотелый» Каменев, даже чем Троцкий, предпочитавший все-таки политические шаги по разложению церкви). Правда, сам И. В. скрывал личное участие в безбожных акциях, прикрываясь в глазах общества «воинствующим безбожником» Емельяном Ярославским, но на деле, как ясно из сохранившихся архивных бумаг, Емельян был лишь преданным рабом Сталина. Впрочем, вождь однажды и сам обмолвился: он жалеет, что большевикам не удалось физически уничтожить церковь.

(Однажды, читая Анатоля Франса, он отчеркнул: «Если бы нужно было выбирать для себя религию, Наполеон избрал бы обожание солнца, которое все оплодотворяет и является настоящим богом земли» - и сбоку приписал: «Хорошо!» (Илизаров, стр. 40).

Пойдем дальше. Атрибутом машиаха неизбежно является народ-богоносец, Избранный народ. Мог он выбрать на эту роль евреев? Никак. Не потому, что был юдофобом. Да, был хамом, да, мог по-уличному оскорбить не понравившихся ему евреев, назвав «жидами». Но - выдвигал преданного Мехлиса или работящего, как паровой молот, Кагановича и многих-многих других. (Кстати, и Ленин не потерпел бы в близком окружении, в политбюро, подлинного антисемита – у В. И. была острая аллергия на данное заболевание.) Антисемитизм, который справедливо наблюдают в политике Сталина последних примерно шестнадцати лет правления, имел источником не неприязнь к евреям, тем более - не разочарование в позиции Израиля на мировой политической карте, как предполагают некоторые политологи. Антиеврейские тенденции стали обозначаться в его политике, в том числе кадровой, по-видимому, с 1936-37 гг., т. е. задолго-задолго до союза с Гитлером и тем паче до появления Израиля.

Мне видится, что в личности Сталина произошел весьма традиционный в XX веке процесс эволюции. Когда миру является машиах, ему необходим народ-богоносец. Наилучшей, в сущности, единственной кандидатурой для Сталина в такие богоносцы мог годиться только один народ - русский. Молотов (опять же в беседах с Чуевым) вспоминал: «Не зря Сталин занялся вопросами языкознания. Он считал, что когда победит мировая коммунистическая система, а он все дела к этому вел (sic. М. Х.), главным языком межнационального общения станет язык Пушкина и Ленина...» Но когда народ-богоносец уже явлен миру, его претензия на Избранность наталкивается на древнюю и более обоснованную еврейскую заявку. Хотели того евреи или нет, они виделись любым конкурентам-богоносцам -соперниками. Любым. То, что им была обещана грядущая победа, – чудилось нестерпимой обидой для всякого нового претендента. По-моему, не был Сталин ни антисемитом, ни русским националистом – а был он лже-машиахом, который сделал ставку перед Богом только на русских – и потому естественными соперниками увидел евреев. Такой видится мне сия мистическая история.

Последнее слово: печать!

2) лень

NB! Если человек