Произведения:
Роман "Цитадель" (1937/2021, 512 стр. / Пер. с англ. Марии Абкиной) (pdf 12,7 mb) – январь 2024
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
«Цитадель» – возможно, самая известная книга Кронина, это замечательный злободневный роман-притча о жизненном пути человека от его становления и развития до разложения и упадка личности под гнётом суровой реальности.
Эндрю Мэнсон приезжает на первую в своей жизни практику с благородной целью: помочь как можно большему количеству людей. Он искренне хочет стать одним из тех, кто сможет по-настоящему прославить медицину. Всё начинается с малого, но Эндрю не отступает перед трудностями: в захолустном городке молодой человек числится помощником доктора, но на самом деле он сам – доктор. Такова жизнь и Эндрю принимает вызов!
Мало-помалу, меняя одну больницу за другой, Эндрю делает головокружительную карьеру. Однако за взлётами в один момент становится трудно обрести самого себя. Успешный доктор теперь гораздо реже задаётся глобальными вопросами о том, как изменить медицинскую систему.
(Аннотация издательства)
Оглавление:
Часть первая ... 5
Часть вторая ... 131
Часть третья ... 271
Часть четвёртая ... 295
Фрагменты из книги:
"– Где ребёнок?
Повитуха испуганным жестом указала под кровать, куда положила ребенка.
В одно мгновение Эндрю опустился на колени. Пошарив среди промокших газет под кроватью, он вытащил оттуда ребёнка. Это был мальчик, прекрасно сложенный. Вялое, но тёплое тельце его было бело и мягко, как сало. Перерезанный впопыхах пупочный канатик висел, как сломанный стебель. Кожа была прелестного оттенка, гладкая и нежная. Головка болталась на тонкой шее. Руки и ноги казались совсем бескостными.
Не вставая с колен, Эндрю смотрел на ребёнка, свирепо хмурясь. Мертвенная белизна могла означать только одно: здесь налицо Asphyxia pallida. И, сверхъестественно напрягая память, Эндрю стал лихорадочно припоминать случай, который ему пришлось наблюдать когда-то в Самаритянской больнице, и те средства, которые тогда были применены. В одну секунду он вскочил на ноги.
– Принесите горячей воды и холодной и два таза, – бросил он повитухе. – Живей, живей!
– Но, доктор... – пролепетала она, запинаясь, устремив глаза на мертвенно-белое тельце.
– Скорее! – заорал он.
Схватив одеяло, он положил на него ребенка и начал специальным способом делать ему искусственное дыхание. Принесли тазы, кувшин, большой жестяной чайник. С бешеной быстротой Эндрю налил в один таз холодной воды, в другом смешал холодную с горячей до такой температуры, какую едва могла выдержать его рука. Затем, подобно какому-нибудь сумасшедшему фокуснику, принялся жонглировать ребёнком между обоими тазами, окуная его то в ледяную воду, то в горячую, от которой поднимался пар.
Так прошло пятнадцать минут. Пот стекал Эндрю в глаза, мешая ему видеть, один рукав промок и повис, с него текла вода. Дыхание с шумом вылетало из его груди. А в вялом тельце ребенка по-прежнему не замечалось и следа жизни. Отчаяние поражения душило Эндрю, ярость безнадежности. Он чувствовал, что повитуха точно в столбняке наблюдает за ним, а там, в глубине, прижавшись к стене, где она оставалась всё время, держась рукой за горло, не издавая ни единого звука и только вперив в него горящие глаза, стояла старая мать Сюзен. Он вспомнил, что она жаждала внука так же горячо, как дочь её жаждала этого ребенка. И всё пропало, всё напрасно, ничто не поможет.
На полу был невероятный беспорядок. Наступив на полотенце, Эндрю чуть не уронил ребёнка, который скользил у него в руках, словно какая-то белая мокрая рыба.
– Господь с вами, доктор, – простонала повитуха. – Ведь он родился мёртвый!
Эндрю не слушал, не замечал её. Убитый, теряя надежду после напрасной получасовой возни, он сделал ещё одну последнюю попытку – начал растирать ребёнка жестким полотенцем, то сдавливая маленькую грудку обеими руками, то отпуская её, стараясь вызвать дыхание в вялом тельце.
И вдруг – о чудо! – крохотная грудь под его руками судорожно, коротко дрогнула, поднялась. Потом опять. В третий раз. У Эндрю закружилась голова. Это биение жизни, внезапно возникшее под его пальцами после стольких тщетных усилий, было так чудесно, что от волнения ему чуть не стало дурно. Он лихорадочно удвоил усилия. Ребёнок задышал всё глубже и глубже. Пузырёк пены выступил из одной крохотной ноздри, красивый, радужный пузырёк. Тело не казалось больше бескостным. Головка не валилась назад. Бледная кожа медленно розовела. И вот – о радость! – раздался крик ребёнка.
– Отец небесный! – истерически прорыдала повитуха. – Он... он ожил!"
* * *
"...Я с тобой говорю ради твоей же пользы. Я решил, что ты узнаешь всю подноготную об этих господах, потому что хочу, чтобы ты бросил их и действовал только со мной заодно. Ты слишком зелёный новичок в этих делах. И ты до сих пор не получал того, что тебе следовало. Разве ты не знаешь, что, когда Айвори получает за операцию сто гиней, он отдаёт пятьдесят тому, кто его рекомендовал. Вот потому-то его и рекомендуют, понимаешь? А что он давал тебе? Жалкие пятнадцать-двадцать гиней! Это безобразие, Мэнсон! И после того как он вчерашнюю операцию сделал как сапожник, я бы на твоём месте с ним больше не связывался. Я ещё им не говорил ничего, но вот у меня какой план, Мэнсон. Давай порвём с ними со всеми и будем действовать вдвоём – небольшой, но тесной компанией. В конце концов, мы с тобой старые университетские товарищи, не так ли? Ты мне нравишься. Ты мне всегда нравился. И я могу научить тебя множеству вещей. – Фредди остановился, чтобы закурить новую сигарету, потом улыбнулся Эндрю, ласково, широко, как бы желая показать свои достоинства будущего компаньона. – Ты не поверишь, какие выгодные дела я проводил. Да вот, например, последнее: три гинеи за впрыскивание стерилизованной воды! Раз больная приходит для впрыскивания вакцины, а я забыл распорядиться, чтобы мне приготовили эту проклятую штуку. Ну, чтобы её не разочаровывать, я ей и впрыснул Н20. На другой день она опять приходит сказать, что чувствует себя лучше, чем после всех прежних впрыскиваний. Я стал продолжать. Почему нет? Всё сводится к вере больного и бутылке подкрашенной воды. Уверяю тебя, я могу, если понадобится, напичкать их всей фармакопеей. Я не какой-нибудь неуч, о нет! Но я мудр, и, если мы с тобой, Мэнсон, будем действовать сообща – ты с твоими знаниями, а я со своей ловкостью, – мы попросту будем снимать сливки. Всегда, понимаешь ли, нужны два человека, чтобы один мог ссылаться на мнение другого. И я уже присмотрел одного модного молодого хирурга – в сто раз лучше Айвори! – можно будет потом и его привлечь. Может быть, даже открыть свою лечебницу. А уж это будет просто Клондайк!
Эндрю не шевелился, точно одеревенев. Хэмптон не возбуждал в нём негодования, одно лишь горькое омерзение. Ничто не могло яснее показать ему, в каком он положении, что сделал и к чему идёт. Наконец, видя, что от него ждут ответа, он сказал неохотно:
– Я не могу работать с тобой, Фредди. Я... Мне всё вдруг опротивело. Я, пожалуй, всё брошу. И так слишком много здесь шакалов. Есть хорошие люди, которые стараются делать настоящее дело, работают честно, добросовестно, но остальные попросту шакалы. Так я называю тех, кто проделывает ненужные впрыскивания, вырезает гланды и аппендиксы, которые человеку не мешают, тех, которые перебрасываются между собой пациентами, как мячом, а потом делят барыши, делают аборты, рекомендуют псевдонаучные средства в вечной погоне за гинеями."
* * *
"– Разрешите, сэр, задать два-три вопроса доктору Мэйсону. – Он повернулся и, взмахнув очками, подозвал Эндрю. – Доктор Мэнсон, ваш последний ответ мне не совсем ясен. Вы сказали, будто не имели понятия о том, что поведение ваше сколько-нибудь бесчестно. А между тем вы знали, что мистер Стиллман не профессионал.
Эндрю исподлобья смотрел на Буна. Тоном своим этот чопорный адвокат как бы давал ему понять, что он виновен в чём-то позорном. И в холодной пустоте его души медленно начало разгораться пламя. Он сказал отчётливо:
– Да, я знал, что он не врач.
Неприязненная усмешка скользнула по лицу Буна. Он язвительно произнёс:
– Так-так. Но даже это вас не остановило.
– Даже это, – повторил Эндрю с внезапной злобой. Он чувствовал, что его покидает самообладание. Глубоко перевёл дух. – Мистер Бун, вы тут задавали множество вопросов. Но позволите ли мне задать вам один? Слышали вы когда-нибудь о Луи Пастере?
– Да, – ответил Бун с удивлением, – кто же о нём не слышал?
– Вот-вот, совершенно верно. Кто же о нём не слышал! Но вам, вероятно, неизвестно, мистер Бун, так разрешите вам сказать, что Луи Пастер, величайшая фигура в научной медицине, не был врачом. Не был им и Эрлих, человек, подаривший нам лучшее и наиболее специфическое средство лечения, какое знает история медицины. Не был им и Хавкин, который боролся с чумой в Индии успешнее, чем все врачи-профессионалы. Не был врачом и Мечников, слава которого уступает только славе Пастера. Простите, что я напоминаю вам такие элементарные факты, мистер Бун. Да убедят они вас, что далеко не всякий, кто борется с болезнями человеческими, не имея на то диплома, непременно мошенник или невежда!
Молчание, словно насыщенное электричеством.
До этого момента заседание проходило в атмосфере мрачно-торжественной, избитой рутины уголовного суда. Теперь же все члены совета выпрямились, насторожились. Эбби до странности пристально смотрел на Эндрю.
Хорнер, прикрывая лицо рукой, даже застонал от ужаса. Он был уверен, что дело проиграно. Бун, сильно обескураженный, сделал, однако, попытку исправиться:
– Да-да, все эти славные имена нам известны. Но вы, конечно, не станете равнять Стиллмана с такими людьми?
– А почему бы и нет? – стремительно отпарировал Эндрю в бурном негодовании. – Они знамениты потому, что уже умерли. А при жизни Коха Вирхов высмеивал и поносил его. Теперь мы Коха больше не оскорбляем, мы оскорбляем таких людей, как Шпалингер и Стиллман. Да, вот ещё пример: Шпалингер, великий и оригинальный учёный мыслитель. Он не врач. У него нет диплома. Но для медицины он сделал больше, чем тысячи людей с дипломами, людей, разъезжающих в автомобилях, собирающих гонорары, свободных как ветер, тогда как на Шпалингера клевещут, его позорят и обвиняют, ему дали истратить всё его состояние на исследования и лечение людей, а затем оставили одного бороться с нищетой.
– Что же, прикажете нам думать, – фыркнул Бун, – что вы так же точно восхищаетесь мистером Стиллманом?"
– Да! Он большой человек, всю жизнь отдавший на пользу человечеству. Ему тоже пришлось воевать с завистью, и предрассудками, и клеветой. У себя на родине он из этой борьбы вышел победителем. Ну а у нас, очевидно, нет. И всё же я убеждён, что он больше сделал для излечения туберкулёза, чем кто-либо в нашей стране. Он не принадлежит к людям нашей профессии. Но среди этих людей слишком много таких, которые всю жизнь лечили больных от туберкулёза и не принесли им ни одного атома пользы.
В длинном высоком зале царило волнение."
Роман "Звёзды смотрят вниз" (1935/2021, 672 стр. / пер. с англ. Марии Абкиной) (pdf 20,2 mb) – май 2024
– OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)
Один из лучших романов классика английской литературы!
«Звёзды смотрят вниз» – это книга о больших социальных проблемах в Англии начала XX века, о тех, кто поддался искушениям, и о тех, кто устоял против них, о тяжёлой жизни шахтёров, о борьбе за справедливость, о жадности и жестокости, порождающих смерть и горе. Это роман об истинной любви, о преданности и неверности, о войне, о стремлении следовать собственным идеалам и о лжи ради самовозвышения. Свет и тьма сражаются в каждой строке. А звёзды смотрят вниз, где в глубине угольных шахт мерцает истинное Солнце.
(Аннотация издательства)
Оглавление:
Часть первая ... 5
Часть вторая ... 233
Часть третья ... 443
Фрагменты из книги:
"На следующий день он рано утром вернулся на рудник. Уровень воды в главной шахте снизился уже настолько, что туда могли спуститься водолазы. Водолазам пришлось примириться с тем, что максимальная высота воды в этажах доходила до восемнадцати футов. Несмотря на это, они пробрались по этажам «Глоба» и «Парадиза» до самого места обвала. Они проделали трудное и утомительное обследование. А между тем Баррасу лучше всех было известно, как бесполезно это обследование. Семьдесят два трупа утонувших – вот всё, что нашли водолазы. Они вернулись и сообщили, что внизу нет в живых ни одного человека, что не меньше месяца понадобится на полную осушку этажей. Потом водолазы спустились вторично, чтобы вытащить мёртвых. И тела утонувших шахтёров, связанные вместе, раскачиваясь, поднимались из шахты наверх, на яркий дневной свет, которого они не могли больше видеть.
Все силы сосредоточены были теперь на продвижении в старую шахту: теперь всем было совершенно ясно, что те, кого недосчитались, могли оказаться замурованными в отвале. Хотя с момента катастрофы прошло уже десять дней, люди эти, может быть, ещё живы. И в новом бешеном усилии те, кто работал у котловины, удвоили старания. Они напрягали и расточали все свои силы. От начала взрывных работ прошло шесть дней, и, пустив в ход последний заряд, они перебрались наконец через озеро на главный штрек, продолжавшийся за ним. Измученные, но ликующие спасатели ринулись вперёд, на запад. Но в шестидесяти шагах от озера им преградила дорогу совершенно обрушившаяся базальтовая кровля. Они остановились в безнадёжном отчаянии.
– О боже мой, – простонал Дженнингс. – И осталось-то, может быть, каких-нибудь полмили!.. Никогда мы до них не доберёмся. Никогда. Это конец."
* * *
"Два человека у окна привлекли его внимание. Он кивнул им, и каждый из них в ответ помахал ему рукой. Джо усмехнулся с тайным удовлетворением. Способная парочка эти Восток и Стокс, – да, оба умеют обделывать делишки. Восток – это сапоги; до войны у него было небольшое предприятие, маленькая фабрика в Ист-Туане, доставшаяся ему по наследству. Но за полтора года войны Восток сумел обеспечить себя целой пачкой договоров на военные поставки. Дело тут, конечно, не в договорах, хоть они и выгодны, – дело в сапогах. В сапогах, которые поставлял Восток, не было ни дюйма кожи. Ни единого жалкого дюйма! Восток сам проговорился ему об этом как-то вечером в «Каунти», когда подвыпил. Он употреблял вместо кожи особый сорт коры, за непрочность которой можно было поручиться.
– Но дело-то в том, – слезливо объяснял Восток, – что сапоги большей частью переживают тех бедняг, которым они выдаются. Какая жалость! О боже, скажи, Джо, ну не печально ли это? – хныкал пьяный Восток в припадке патриотической скорби, пролив слезу в своё шампанское."
* * *
"С первого же взгляда на эту пару Артур понял, что произошло что-то неприятное, и каждый нерв в нём напрягся, как струна.
– В чём дело? – спросил он, пытаясь сохранить спокойствие.
Гудспет ответил:
– Взгляните! – и протянул ему пачку папирос и коробку спичек.
Все трое смотрели на папиросы и спичечную коробку, – даже Берт Уикс и тот смотрел. И эти обыкновенные предметы явно производили громадное впечатление.
Гудспет сказал:
– В стойлах, на новом штреке в «Глобе», сидит себе в конюшне среди соломы и курит! Вы бы этому поверили, мистер Баррас? Форбс, десятник по безопасности, только что доставил его наверх!
Артур продолжал пристально смотреть на папиросы и спички, – он не в силах был отвести глаз, в особенности от спичек. Всё в нем ходило ходуном, какие-то волны захлестывали его, он должен был весь сжаться, чтобы противостоять им. В забоях нового «Глоба» имелся гремучий газ, недавно исследование обнаружило его в такой концентрации, которая грозила взрывом... Артур не решался взглянуть на юного Уикса, боясь потерять власть над собой.
– Ну, что вы можете сказать?
– Я ничего не сделал, – сказал Берт Уикс.
– Вы курили.
– Я только разок и затянулся там, в конюшне. Ничего я не сделал.
Лёгкая дрожь пробежала по телу Артура:
– Вы взяли с собой в шахту спички. Вы курили.
Уикс ничего не отвечал.
– И это несмотря на вывешенные правила, – продолжал Артур, стиснув зубы, – и на все мои предостережения относительно огня в «Глобе».
Берт Уикс мял в руках шапку. Он знал, что рабочие думают об Артуре и что они говорят о нём: они ругали все его затеи – от бань и прочего «баловства» до «дурацких правил безопасности». Берт был парень грубый и упрямый, смутить его было нелегко. Он сказал полуиспуганно-полусердито:
– А мой отец говорит, что в «Нептуне» нет и не было никакого гремучего газа. Он говорит, что запрещение носить с собою спички – просто чепуха.
Нервы Артура не выдержали, он вышел из себя. Какое невежество, какая тупость, какая дерзость! Он жертвовал собой, почти разорился, он убивал себя трудами и хлопотами, чтобы сделать «Нептун» безопасным и дать рабочим приличный заработок, – и вот благодарность! Не помня себя от гнева, он шагнул вперёд и ударил Уикса по лицу."
Страничка создана 27 января 2024.
Последнее обновление 9 мая 2024.
