Библиотека Александра Белоусенко

На главную
 
Книжная полка
 
Русская проза
 
Зарубежная проза
 
ГУЛаг и диссиденты
 
КГБ-ФСБ
 
Публицистика
 
Серебряный век
 
Воспоминания
 
Биографии и ЖЗЛ
 
История
 
Литературоведение
 
Люди искусства
 
Поэзия
 
Сатира и юмор
 
Драматургия
 
Подарочные издания
 
Для детей
 
XIX век
 
Японская лит-ра
 
Архив
 
О нас
 
Обратная связь:
belousenko@yahoo.com
 

Библиотека Im-Werden (Мюнхен)

 

Ион Лазаревич ДЕГЕН
(1925-2017)

      Мой товарищ, в смертельной агонии
      Не зови понапрасну друзей.
      Дай-ка лучше согрею ладони я
      Над дымящейся кровью твоей.
      Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
      Ты не ранен, ты просто убит.
      Дай на память сниму с тебя валенки.
      Нам ещё наступать предстоит.

  Многие знают это короткое стихотворение, пожалуй, самое суровое поэтическое произведение о Войне. Но не всем известно, что написал его – Ион Лазаревич Деген, замечательный человек, на долю которого выпали нечеловеческие испытания.
  Родился в 1925 году в Могилёве-Подольском (Винницкая область). В 1941 году ушёл на войну добровольцем после 9-ти классов школы.
  Всю войну провёл на передовой – сначала в разведке, затем – командиром танка Т-34, до конца войны – командиром танковой роты. Попадал в сложнейшие ситуации. Несколько раз его машины подбивали. Получил серьёзнейшие ранения, в благополучный исход которых не верили лечащие врачи. Но каждый раз, после поправки, непременно возвращался в строй. Перенёс семь ранений, в которых ему достались двадцать пять (25) пуль и осколков, в мозгу остался осколок, верхняя челюсть собрана из кусочков раздробленной кости, изуродована правая нога.
  Награждён боевыми орденами: Красного знамени, Отечественной войны I степени, двумя орденами Отечественной войны II степени, медалью За отвагу (которой очень дорожит), польским орденом Крест Грюнвальда, многочисленными медалями.
  Как воевал – лучше скажут рассказы и стихи, приведённые в книге. Уж лакировкой действительности их не назовёшь – это точно.
  С окончанием войны – демобилизовался, несмотря на противодействие начальства. Поступил в медицинский институт. Окончив, совмещал врачебную деятельность с научной работой. Защитил кандидатскую, затем докторскую диссертацию.
  В 1977 году переехал на постоянное жительство в Израиль.
  Помимо основной работы, много времени уделяет литературному труду. По специальности опубликовал большую книгу, 90 статей и публикаций. Из художественных произведений – девять книг прозы и стихов.
  Профессор Ион Деген – один из ведущих специалистов Израиля в области ортопедии и травматологии – сейчас на пенсии, но по-прежнему активен: пишет новые книги, консультирует по специальности, выступает в разных городах перед многочисленными почитателями.
  Живет в городе Гиватаим.
  (Из книги "Война никогда не кончается"; на втором снимке: лето 1944 г., 3-й Белорусский фронт)


    Произведения: (публикуются с разрешения автора)

    Книга "Иммануил Великовский" (1997, 544 стр.) (html 2,3 mb; pdf 17,9 mb) – июнь 2005, апрель 2024
      – OCR: Евсей Зельдин и копия из библиотеки "ZLibrary"

      Имя Иммануила Великовского, можно сказать с уверенностью, практически неизвестно рядовому российскому читателю; не найти его и в наших энциклопедиях недавних времён. Этот замечательный человек, врач по образованию и учёный по призванию, четыре десятилетия своей жизни посвятил науке – астрономии, геологии, палеонтологии, истории, психоанализу. Результатом его многолетней напряжённой работы стала серия научных трудов по древней истории – «Миры в столкновениях», «Века в хаосе», «Рамзес II и его время», «Народы моря» и др.
      Книга рассказывает о трудном жизненном и творческом пути этого интересного человека – врача, учёного, писателя – уроженца Российской империи.
      (Аннотация издательства)

      Идея написать биографию Иммануила Великовского возникла у меня совершенно случайно. Хотя, что значит – случайно? Однажды, беседуя с Великовским, Альберт Эйнштейн сказал, что случайным было положение кресла в этой комнате, но не их встреча; они не могли не встретиться.
      Прочитав книги Иммануила Великовского, я не мог понять, почему ничего не знал о нём раньше. Меня заинтересовала причина разительного несоответствия между громадностью учёного и малой осведомлённостью о нём обывателя. Узнав о «деле Великовского», я был потрясён развернувшейся передо мной драмой. Даже имея некоторое представление о том, как делается наука, я не мог вообразить себе ничего подобного.
      Человек может быть порядочным или подлым. Это определяется не профессией, не сферой деятельности, а личными его качествами. Даже в воровской среде существует такое парадоксальное понятие, как порядочность вора. Большинству людей наука представляется чистой и непорочной сферой, окружённой своеобразным силовым полем, сквозь которое не могут проникнуть присущие человеку пороки. Такое представление сохранялось у меня даже тогда, когда, начав заниматься научной деятельностью, я уже столкнулся с коллегами, моральные качества которых оставляли желать лучшего...
      (Из предисловия)


    Воспоминания "В тылу батальона" (2010, 32 стр.) (pdf 1,3 mb) – апрель 2024
      – копия из библиотеки "Maxima Library"

      Фрагменты из книги:

      "И вдруг на нас навалился неописуемый грохот. Мы чувствовали себя так, словно, прижимаясь к шпалам, лежим между рельсами, по которым несётся тяжелогружёный состав. "Катюша"! Я услыхал её второй раз в жизни. Неделю назад подобный грохот застиг нас врасплох на перроне почти такого же вокзала. Не знавшие, что это, испуганные, оглушённые неслыханным ранее, необычным грохотом, мы вскочили в первую же раскрытую дверь и бросились на пол. То была станционная уборная. Представляете станционную уборную во время войны? Стыдясь друг друга, мы доковыляли до Терека - добро до него было не более двухсот метров, и окунулись в бурную холодную воду. Мы пытались смыть с себя экскременты, но отмыть удалось лишь автоматы и гранаты. Пришлось раздеться догола и выбросить обмундирование. Остались в одних кальсонах. В таком виде, с оружием и гранатами, связанными проводом, добрались до бронепоезда. Не понимаю, как бронепоезд не развалился от хохота. Несколько дней меня преследовало зловоние. К еде прикоснуться не мог. Так состоялось моё знакомство с "катюшей"."

    * * *

      Командир батальона посмотрел, как над раздавленной немецкой гаубицей догорает мой танк. Потом посмотрел на меня и ничего не сказал. А что скажешь, если из всего экипажа случайно остался только командир?
      Майор яростно соскребал грязь с сапог об край гусеницы своей машины. Но грязь немедленно налипала, как только сапог касался земли. Майор махнул рукой и полез в башню.
      Я знал, чего он хочет. Ему нужны люди. Он ждал, что я сам попрошусь в бой. Чёрта с два! Хорошо хоть, что у него хватило совести не приказывать.
      Только что я пришёл оттуда. Выскочил. Дважды во время осеннего наступления со мной случалось чудо. Хоть бы на один день уйти от этого. Нарезаться. Забыть. Если он прикажет, я, конечно, пойду. Но сам? Не могу. Командир батальона тоже человек. Должен ведь он понимать, что значит в одном бою похоронить два экипажа.
      Комбат всё ещё торчал в башне, и танк словно врос в глину. И я стоял, ожидая приговора.
      Комбат изобразил улыбку:
      – Послушай, Счастливчик (в бригаде так прозвали меня за живучесть), санвзвод где-то там за третьим батальоном. Но наших раненых подбирает пехота. Вон, видишь? В том фольварке полковой медицинский пункт. Пойдёшь туда. В общем, гляди, чтобы наших ребят не обижали. Ясно? Ну, бывай.
      Комбат исчез в башне, не опустив задней крышки люка. Мотор зарычал. Корма на мгновение осела, и танк рывком выскочил из лощины. Он пошёл мимо чёрных дымов над горящими танками, обозначившими направление главного удара."

    * * *

      Всё... Конец... Каждая из шести секунд, в течение которых ещё был какой-то шанс выскочить из горящего танка, казалась ему вечностью. Загорелось сидение. Обожгло ягодицы и бёдра. Боль подбросила на ноги. Он схватил рукоятку перископа, пытаясь поднять переднюю крышку люка. Заднюю в этих боях он не закрывал ни разу. Но руки почему-то были ватными. Крышка не открывалась. Всё... Наверно, истекли шесть спасительных секунд. Дым горящей газойли сдавил горло...
      А дальше? Был он ещё жив? Или это привиделось ему уже после смерти?
      Передняя крышка люка откинулась сама по себе. На фоне лёгкой августовской тучки появилась голова ангела. Всё...
      Он открыл глаза. Ангел сидел рядом с ним, лежащим на траве метрах в тридцати от горящего танка. Ангелом оказалась невысокого роста красивая девушка с погонами младшего лейтенанта. Тонкую талию перетягивал ремень с пистолетом и подсумком с гранатами. У ног на траве автомат ППШ, а не санитарная сумка. И погоны не узкие, не медицинские. До него дошло, что ангел, вернее, что младший лейтенант, не медичка. И тут чувство стыда превозмогло боль в ягодицах и бёдрах, потому что, хоть он лежал на спине, но даже спереди голое тело проступало сквозь дыру в прожжённом комбинезоне и брюках.
      А ещё он не мог понять, каким образом оказался тут. Неужели эта маленькая девушка смогла извлечь из башни больше семидесяти килограммов живого веса? А дальше? Как спустить эти килограммы с высоты двух с половиной метров? Как оттащить от горящего танка?
      Оттуда, куда ушли уцелевшие машины, подошли солдаты. Человек десять. Половина из них в маскхалатах. Понятно: это разведчики. Пожилой сержант, ему никак не меньше тридцати пяти лет, с некоторым смущением сказал:
      – Ну, даёшь ты, командир. И как это ты успела? А мы ведь залегли, когда по танкам открыли огонь. Виноваты.
      – Ладно... Вы лучше снимите с него комбинезон. Сергей, дай-ка мне пару индивидуальных пакетов."

    * * *

      После страшной ночи, когда мы потеряли много людей и машин, бригаду впервые после летнего наступления вывели из боя. Три танка – вот всё, что осталось от батальона. Взвод. Меня назначили командиром этого взвода, разместившегося за массивным высоким каменным забором под старыми дикими грушами. Вдруг справа от нашей оборонительной полосы на артиллерийскую позицию стрелковой дивизии пошли тридцать "пантер". Полковые орудия с куцыми стволами почему-то были не прикрыты пехотой. Оказались впереди неё. Обычный фронтовой бардак.
      Что могли сделать полковые пушки против лобовой брони "пантер"? Артиллеристы драпанули, оставив целенькие орудия. Трудно поверить, но верхом на тачанке, наверно на последней тачанке в Красной армии, их пытался нагайкой вернуть на место командир стрелковой дивизии генерал-майор Городовиков, брат легендарного ещё с Гражданской Оки Городовикова. Безрезультатно. Представляете себе тачанку в лесу между деревьями? К несчастью, генерал заметил нас. Примчался и, размазывая грязные слёзы, стал упрашивать остановить танки. А мы уцелели после кромешной ночи. И нас вывели из боя. И появился шанс остаться в живых хотя бы до следующего наступления. И мы не в подчинении генерала. И "пантеры" атакуют не в нашей полосе обороны. Нет, я не могу описать, а вы всё равно не поймёте, как мне не хотелось вновь в огонь и полымя.
      Не знаю почему, но я скомандовал: "К машинам! По местам! Огонь с места!" "Пантеры" почти поравнялись с нами, подставив борта. И мы стреляли в них, как на полигоне.
      Взвод уничтожил восемнадцать "пантер". Дальние, поняв, что стреляют из фольварка, развернулись вправо под прямым углом и открыли огонь в нашем направлении. Но над мощной каменной стеной возвышались только башни тридцатьчетвёрок, прицелиться в которые или даже увидеть, мешали дымы горящих "пантер", да и расстояние до нас было немаленьким. Кроме того, немцы подставили свои относительно слабые бока полковым пушкам: к ним вернулись артиллеристы.
      После боя, когда я гарцевал на захваченной целенькой "пантере", снова появился генерал Городовиков. С ним и комбриг с комбатом. Оба рассказали генералу о моём участии в ночном бою. Генерал облобызал меня и сказал, что не моё, не танковое начальство наградит меня, а он лично представит к званию Героя. Короче, если ещё учесть, что мы солидно выпили, то эйфорическое состояние девятнадцатилетнего мальчишки легко представить себе."


    Книга "Из дома рабства" (1986) (doc-rar 140 kb) – июнь 2005
      – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США)

    Оглавление:

    Еще не осознавший себя евреем
    "Евреи не воевали"
    Несколько слов о мужестве
    Ступени восхождения
    Прочность запрограммированности
    Середина атомного века
    Канун и начало эпохи позднего реабилитанса
    Приглашение на должность
    В сравнении с 1913-м годом
    "Израильский агрессор"
    Правильные выводы

      Фрагменты из книги "Из дома рабства":

      Шулим Даин погиб в Сталинграде. Крепкий, коренастый Шуля с большой лобастой головой учёного, со смугло-матовым лицом сефарда, с горящими чёрными глазами пророка. Погиб в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Погиб, как и многие ребята из нашей школы. И из других школ Могилёва-Подольского. Страшная статистика. В двух девятых классах нашей школы был 31 мальчик. Из них 30 – евреи. В живых остались 4. Все – инвалиды Отечественной войны.
      Евреи не воевали – любимая фраза антисемитов в чёрные послевоенные годы. Евреи не воевали – и сегодня звучит в СССР на каждом шагу.

    * * *

      Я любил романтичные "остроугольные" стихи Павла Когана. Его "Бригантина" и до сего дня в Советском Союзе одно из популярнейших стихотворений. Почти слепой юноша, преодолевая разумное сопротивление военкомата, он всё-таки попал на фронт. Но вполне опасной в то время должности военного переводчика ему было мало. Штаб дивизии казался ему глубоким тылом. Я почти уверен, что побудительной причиной его безрассудного поступка, – Коган ушёл на передовую командиром взвода разведки, – было так хорошо известное мне чувство, а вдруг кто-нибудь подумает, что еврей – трус, что еврей отсиживается в тылу. Понимаете ли вы, что такое командир взвода разведки, слабо видящий даже в сильных очках? Павел Коган, еврейский юноша, самобытный талантливый русский поэт, смелый до безрассудства офицер погиб под Новороссийском.
      "Евреи прячутся в Ташкенте". Протест против этой подлой антисемитской фразы, звучавшей почти так же часто, как и "смерть немецким оккупантам", был подводной частью айсберга, надводной частью которого была отчаянная смелость, вызывающий недоумение героизм.

    * * *

      Имя Героя Советского Союза Цезаря Куникова, бесстрашного командира батальона морской пехоты, родоначальника командос в Красной армии, удивительного человека, основавшего легендарную Малую землю под Новороссийском, очень популярно в СССР. О нём написана книга "Товарищ майор". Поскольку книга – биография человека, автор, естественно, упомянул и о родителях героя, евреях.
      В издательстве политической литературы, нет, не в Киеве – в Москве, автору указали на неудобоваримость и неуместность этого слова – еврей. Автор был вынужден покориться. Но всё-таки он надеялся на то, что кто-нибудь из читателей поймёт две следующих фразы: "Уважение к людям, в поте лица добывающим хлеб свой... было первой истиной, которую предлагалось усвоить детям. Да иначе и не мог воспитывать их глава семьи Лев Моисеевич Куников: с шести лет он остался сиротой и всего в жизни добился трудом, вопреки своему сиротству и законам Российской империи" и "Мать, Татьяна Абрамовна, была человеком эмоциональным..." Вот и всё. И автор, уязвлённый тем, что вынужден непонятно почему скрывать правду, надеялся, что эти две фразы прольют свет на непроизносимую национальность героя его книги.

    * * *

      В 1937 году был арестован и расстрелян талантливый инженер Рабинович, незадолго до этого вернувшийся из США, где он покупал для СССР лицензии и другую техническую документацию. В лагерь, как жена врага народа, была сослана Лиля Рабинович. Их малолетний сын Саша был усыновлён сестрой Лили Ритой.
      Рита очень знаменитая в Советском Союзе переводчица и писательница – Рита Яковлевна Райт-Ковалёва. Муж её – адмирал Ковалёв. Так Саша Рабинович стал Александром Ковалёвым.
      В начале войны Александр Ковалёв, мальчишка, мечтающий попасть на фронт, поступил в школу юнг. Спустя короткое время исполнилась мечта мальчика: он стал юнгой на военном корабле. Мужество его восхищало видавших виды матросов. В одном из боёв Александр Ковалёв ценой собственной жизни спас экипаж гибнущего корабля: он заткнул пробоину своим телом. Посмертно ему присвоено звание Героя Советского Союза. Он навечно зачислен в экипаж корабля. В городе Североморске – базе Северного флота – стоит памятник Александру Ковалёву. Военный корабль назван его именем. Выпущена марка с портретом Александра Ковалёва. Сотни пионерских отрядов носят его имя. Но не только вообще в стране, даже пионеры в отрядах, даже моряки на корабле его имени, даже жители Североморска, по несколько раз в день проходящие мимо его памятника, никто не знает, что Александр Ковалёв – это Саша Рабинович, сын расстрелянного инженера Рабиновича и погибшей в лагере Лили Райт. А зачем знать? Евреи ведь не воевали.

    * * *

      Однажды ко мне на приём пришёл мужчина, чье тонкое нервное интеллигентное лицо казалось случайно, по ошибке приставленным к брезентовой робе. Лицо показалось мне знакомым. Поняв мой взгляд, пациент насмешливо улыбнулся. Я прочитал его фамилию на амбулаторной карточке и смутился. Это тоже не осталось незамеченным пациентом, в прошлом прославленным генералом Отечественной войны, командовавшим танковой армией. Страх пересилил любопытство. Внимательно, но официально я осмотрел его и назначил лечение. Уходя, генерал оглянулся и, сощурив колючие глаза, сказал: "Я слышал, что на войне вы были смелым танкистом". До сего дня я ощущаю эту заслуженную пощечину.

    * * *

      Этиловый спирт! Где он, гениальный русский поэт, который воспоёт двигательную силу этого магического напитка? Где он, выдающийся экономист, сумеющий объяснить, что не золото, а этиловый алкоголь – основа советского денежного эквивалента. Ну что, золото? Возможно, его и вправду фетишизируют? Но кто посмеет заподозрить фетиш в спирте? Абсурд! Спирт не фетишизируют, а пьют.
      Так вот, на упомянутом заводе, не являвшемся исключением в своей системе, спирт потребляли распивочно и навынос. Лишь один-единственный человек, восстанавливавший завод после войны, десяток лет на нём проработавший, не вынес через заводскую проходную ни капли спирта. Бессменный освобождённый секретарь партийной организации завода. Его боялись пуще огня. Если на каком-нибудь профсоюзном или партийном собрании о краже спирта трепался директор или начальник цеха, можно было спокойно прослушать громы – дождя не будет. Ведь сами, гады, воруют. Но секретарь – не дай Бог! У него же, у сволочи, полное право сдирать шкуру. Он же чист, как спирт. И вдруг в доме секретаря (а жил он в двух шагах от завода) возникла женская баталия. Домашняя работница разругалась с женой, хлопнула дверью и разнесла по всему спиртзаводскому посёлку, что в письменном столе её бывшего хозяина есть краник, из которого спирт хлещет рекой. Слух был настолько абсурдным, что ему не могли поверить. И всё же – сигнал есть сигнал. Тем более, что и дирекция недолюбливала и побаивалась слишком честного секретаря. Проверили. Мать честная – есть!
      Во время восстановления завода секретарь парторганизации тихонечко приварил трубку к спиртопроводу на заводе, тихонечко провёл коммуникацию аж до тумбы своего письменного стола и с полным правом клеймил позором расхитителей социалистической собственности.
      Что там было! Секретаря едва спасли от рук разбушевавшихся работяг, хотевших линчевать своего идейного руководителя. Падла, ведь цистернами воровал спирт, а нас за пол-литру уродовал!

    Страничка создана 6 июня 2005.
    Последнее обновление 25 апреля 2024.
Дизайн и разработка © Титиевский Виталий, 2005-2024.
MSIECP 800x600, 1024x768