Библиотека Александра Белоусенко

На главную
 
Книжная полка
 
Русская проза
 
Зарубежная проза
 
ГУЛаг и диссиденты
 
КГБ-ФСБ
 
Публицистика
 
Серебряный век
 
Воспоминания
 
Биографии и ЖЗЛ
 
История
 
Литературоведение
 
Люди искусства
 
Поэзия
 
Сатира и юмор
 
Драматургия
 
Подарочные издания
 
Для детей
 
XIX век
 
Японская лит-ра
 
Архив
 
О нас
 
Обратная связь:
belousenko@yahoo.com
 

Библиотека Im-Werden (Мюнхен)

 

Леонид Иванович БОРОДИН
(1939-2011)

  БОРОДИН, ЛЕОНИД ИВАНОВИЧ (1939-2011), русский писатель. Родился 14 апреля 1939 в Иркутске в семье учителей. Учился в спецшколе МВД, откуда ушел после 20 съезда партии (1956), затем в Иркутском государственном университете (исключен в 1957 за «политическое фрондерство»). В 1962 окончил заочное отделение педагогического института в Улан-Удэ. Работал учителем истории, воспитателем и директором школ-интернатов. В 1965 вступил в «социал-христианскую» организацию, за участие в которой в 1967 приговорен к 6 годам тюрьмы, где и начал свою литературную деятельность: повести и рассказы Повесть странного времени, удостоенная премии французского ПЕН-клуба «Свобода» (1969); Встреча (1970), Гологор (1974).
  В 1974-1975 – помощник составителя поездов на станции Очаково в Москве, в 1976-1978 – заместитель директора санэпидемстанции в Петушках (Владимирская обл.). С 1978 публикует в заграничном русском издательстве «Посев» рассказ Вариант (1978; герой – политический террорист), повести Правила игры (1978), посвященная «лагерной» теме, Третья правда (1979), где выведены специфически-национальные типы «праведника» и «бунтаря» и показано противостояние советскому режиму и русского интеллигента, и мужика, а также роман Расставание (1981-1982) о типичном столичном интеллигенте второй половины 20 в., диссиденте в мыслях и конформисте в поведении. В 1982 Бородин был снова осужден за антисоветскую деятельность, в 1988 досрочно освобожден. Бородина начинают публиковать на родине, наряду с зарубежными премиями он получает отечественные (правительства Москвы, журналов «Юность» и «Наш современник», «Роман-газеты»). С 1992 Бородин – главный редактор журнала «Москва».
  Основной пафос произведений Бородина – этический выбор, полем действия для которого выступает столкновение личных интересов («правд»), точкой отсчета – христианская нравственность, а сюжетной канвой – как правило, драматическая, даже трагедийная коллизия (арест малолетним сыном своего отца, сопротивление таежного охотника посягательствам на его свободу, кровавая схватка из-за женщины и т.п.). Персонажи писателя всегда узнаваемы, доказывая – в русле традиций Л.Толстого и Ф.Достоевского – «необыкновенность», силу и сложность «обычного» человека, его способность к глубоким размышлениям, самооценке и самоосуждению.
  Проблеме свободы, рискующей стать эгоизмом, произволом и жестокостью, посвящена повесть Ловушка для Адама (1994), написанная не без влияния традиций Достоевского (Легенда о Великом инквизиторе в Братьях Карамазовых). Лирическая повесть Бородина Год чуда и печали обращена к воспеванию вечных ценностей природы, любви, умению терпеть и прощать. Марии Мнишек, одной из героинь русского «смутного времени» 17 в. (параллели которого с сегодняшней России у Бородина вполне отчетливы), посвящена историческая повесть Царица Смуты (1996). В беллетристических произведениях Бородина, как и в его активной в 1980-1990-е годы публицистике, отмеченных яркой языковой образностью, склонной к риторическим фигурам и ритмизованной словесной ткани, настойчиво проводится мысль о возрождении российской державности на основе православия.
  (Из энциклопедии "Кругосвет")


    Произведения: (публикуются с разрешения автора)

    Повесть "Третья правда" (1981) (html 737 kb; pdf 8,2 mb) – октябрь 2002, март 2020
      – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"

    Повесть "Божеполье" (html 805 kb) – декабрь 2006 – прислал Сергей Чернов

    Повесть "Ловушка для Адама" (1994) (html 540 kb) – декабрь 2006 – прислал Сергей Чернов



    Роман "Расставание (1984) (html 884 kb) – март 2005

      "Нынче военной темой забита вся пресса. До меня эта тема дошла через Ремарка. Что действительно интересно для меня из всей памяти о войнах, так это отношение к смерти. Вечерами, обрабатывая магнитофонные записи, вдруг в какой-то фразе или даже интонации моего героя улавливаю что-то глубоко философское, бездонное по смыслу, сталкиваюсь с психологией незнакомого, непонятного мне бытия. Вот, например, такая фраза: „Доползли мы с этим армянином до бугра, и тут очередь. Прижались. А время-то – секунды остались! Я его локтем в бок, поперли, мол, дальше. А его уже и нету. Пополз один".
      Я снова и снова слушаю о том, как он „пополз один", и не могу понять, почему эта фраза вызывает во мне дрожь. То ли, что в течение секунд был какой-то армянин и не стало, то ли, что через секунду второй пополз дальше, как будто ничего не случилось? Мне хочется понять, что такое привычка к смерти, ведь героизма здесь, пожалуй, нет, то есть нет волевого преодоления. Я думаю, что миллионы не могут быть героями и термин „массовый героизм" такая же нелепица, как „массовая гениальность". Но и привычка – тоже не точно, потому что страх смерти не исчезал, он был... Я боюсь смерти и поэтому не смогу пройти по карнизу девятого этажа, какая бы в том ни была необходимость, страх становится моей волей, и эта воля не даст мне шагнуть на карниз. Что же происходило с психикой людей на войне, если страх не становился их волей? Может быть, действовала другая, более могучая воля, а скорее всего, она была составной из ненависти, команды и неизбежности? Еще вера в удачу. Еще профессионализм..."
      (Фрагмент)



    Повесть "Гологор" (html 533 kb) – сентябрь 2004 – прислал Сергей Садовничук

      Он немного поломался, но от высказывания удержаться не смог и говорил – хотя и немного ворчливо, но все ж с охотой.
      – Сашка еще не живет, он еще только играет в жизнь…
      – Не понимаю!
      – Он считает себя кондовым таежником, а никогда им не станет!
      Катя была чрезвычайно удивлена. То же самое говорила Сашкина тетка.
      – Профессионалы-охотники – это люди с травмированной психикой. Представь себе такую картину: на поляне от меткого выстрела падает смертельно раненная коза. К ней подбегают два человека, и один тут же всаживает ей в горло нож, а другой подставляет складной стаканчик, и они по очереди пьют горячую кровь… А у козы еще живые глаза, они смотрят в эти глаза и пьют кровь! А потом…
      – Ну, что ты говоришь?! – ужаснулась Катя.
      – Подожди, еще не все! Потом они вырезают из ее еще теплого тела, еще живого, еще в судорогах, – вырезают селезенку и едят тут же… Вот что такое настоящие охотники! А разве тебе никогда не приходилось видеть, как Сашка добивает раненых рябчиков или куропаток? Так я тебе расскажу. Он берет дергающуюся птицу за ноги и бьет ее головой об дерево!
      – Перестань! – взмолилась Катя.
      – Нет, я докончу мысль! – жестко продолжал Филька. – Так вот, с одного удара рябчик может не умереть. У него в судороге изгибается шея, и весь он трясется мелкой предсмертной дрожью, трясется каждым перышком, раскрыв клюв, полный крови. Еще один удар – и голова повисает, но в какой-то из лапок остается не убитая клеточка жизни, и лапка дергается в руках охотника… Но это уже смерть! И рябчик попадает в рюкзак… Как ты считаешь, это нормально для человеческой психики?
      Катя сидела, обхватив лицо руками.
      – И Сашка тоже все это делает, да?
      – Не в том суть. Он помнит каждый такой случай. Раз помнит, значит, не привык. Спроси Степана на этот счет. Он только пожмет плечами. А Сашка помнит, и если будешь просить, чтобы рассказал – не станет. Будь он охотник – за эти годы уже привык бы. Человек быстро привыкает к жестокости. А он не привык. Он живет по Джеку Лондону. Романтика плюс хмель молодости и силы!
      Понимаешь, охотник получает удовольствие не только от добычи, но и от самого убийства, от превращения живого в неживое. Для него живое – это незавершенное состояние. Существо летающее, бегающее, прыгающее – для охотника, как недопитый стакан, как недосказанная фраза! Я вот знаю, что охотники терпеть не могут зоопарков. И вовсе не потому, что привыкли видеть зверей свободными! Какому-нибудь скряге-накопителю было бы так же больно смотреть на кучи денег в государственном банке…
      – Ты считаешь, что Сашке надо уходить из тайги, да?
      (Фрагмент)


    Повесть "Бесиво" (2004) (html 232 kb) – декабрь 2004

      "Очень рано понял Санька, что такое жизнь, мальцом еще понял. Жизнь – это работа. Это каждое утро вставай и топай и делай одно и то же, одно и то же. Получай за то гроши, на гроши накупай жратву, чтоб смог с утра по новой топать и вкалывать. Такую жизнь он понимал как издевательство, придуманное для человеков, чтоб поменьше думали и о другом не мечтали. Чтоб вообще ни о чем не мечтали. От этой обязаловки по детству еще надеялся спастись через учебу – так надо было выучиться, чтоб право получить присмотреться и высмотреть такое дело, чтобы и дело – без дела-то нельзя, – и свобода в деле. Став постарше, увидел: ну и что? Отличники со своими медальками шли в институты, после которых то же самое: встал утром, потопал, чего-то там наповыделывал – домой, а наутро из дому опять, от получки до получки – повеситься можно! И это при том, что страна перед тобой такая, что и жизни не хватит, чтоб всю даже бегом обсмотреть!"
      (Фрагмент)


    Повесть "Отряд ушёл" (2005) (html 260 kb) – март 2005

      Еще бы! Ведь Ковальчук был, по его рассказам, пулеметчиком на тачанке самого батьки Махно и имел от батьки кое-какие подарки – к примеру, часы с крышкой и музыкой. Двадцать лет прошло, а музыка и по сей день играет, только ногтем крышку отожми.
      Как этот махновец, постоянно трепавшийся на опасную тему, гордости за свое махновство не скрывавший, как он выжил?
      – Привет махновцам! – провоцируя, возгласил Кондрашов, перегнувшись по поясницу и втискиваясь в крохотную землянку.
      – Были махновцы, да все вышли. Здравия желаем! – ответил за обоих Ковальчук.
      – И куда ж они вышли? По малой нужде, что ль?
      Ковальчук приподнял лампу, подсвечивая проход в единственно свободный угол, где обычный пень, но ровно срезанный, подтесанный и для устойчивости слегка привкопан в землю.
      – Не тот человек был Нестор Иваныч, о ком с посмешкой говорить можно, – с достоинством произнес Ковальчук, ветошью протирая нутро патронника.
      – Ну, с батькой-то все ясно, – говорил Кондрашов, усаживаясь на пень, пару раз стукнувшись головой об жердевое перекрытие, выгибая спину по-кошачьи, чтоб впредь уберечь голову. – Но вот ты-то, Ковальчук, ты ж махровый москаль по роду, за что ж тебе от батьки такая милость была?
      До ответа Ковальчук не снизошел. Запальчиво ответил Ванька Титов, ординарец пулеметчика и второй номер по пулеметному расчету:
      – А за то, что никто так с тачанкой управляться не умел, когда артиллерийский обстрел поперек наступлению.
      – Точно, – подтвердил Ковальчук, – никто. Как только первый ба-бах, Нестор орет: «Коваль, на передок!» Я тогда «максима» по боку и за вожжи.
      – «Максим»-то, поди, английского производства. Батька, рассказывали, английские френчи обожал?
      – И то брехня, и другое. А «максимы» у батьки все были нашенского, «соколовского» изготовления, четырехпудовые и на колесах. А про френчи, так милей жупана для батьки ничего не было, если не по форме. А когда по форме – что тебе Наполеон. Сам товарищ Фрунзе, когда вручал батьке золотое оружие, виду его позавидовал.
      – И что же он против советской власти?..
      – А еще бы! Подставили батьку, чтоб полег в первых рядах и удар на себя принял, и чтоб не было больше никаких батьков в Красной Армии. Для Красной Армии, может, оно и правильно, только Нестор Иванович хотел быть сам по себе, еще и по крестьянскому вопросу имел расхождения. Большевики – они что? Они за мировую революцию. А за чей счет? За мужиковский, ясное дело.
      – Ну а ты?..
      Ковальчук отмахнулся досадливо:
      – Чё я? Предал я батьку. Как он по новой против Советов попер, я деру... Против силы не попрешь.
      – Против силы или против правды? – допытывался Кондрашов.
      Ковальчук протер руки тряпкой, воды испил из кружки, услужливо поданной Титовым, губы отер этой же тряпкой.
      – И за батьку, и за правду... Я, командир, четыре года канал копал. Мне сам Максим Горький руку жал за тройную норму.
      – Врешь ведь! Где это ты мог Горького видеть? В Кремле, что ли?
      – Врать обычаев не имеем, – отвечал Ковальчук спокойно. – А Горький мне на смотровой руку жал, когда он со всякими партийными цельной кодлой на канал приезжал смотреть наш трудовой... как его... ентузиазм.
      (Фрагмент)


    "Повесть о любви, подвигах и преступлениях старшины Нефёдова" (2007) (html 300 kb) – октябрь 2007

      "Всей семьей в кино не ходили никогда, всей семьей вообще никуда не уходили, кто-то обязательно должен был оставаться дома, чтобы "слушать осыпь". По всему участку дороги, за который отвечала их семья, над путями нависали скалы. Выше скал тянулись горы. А что такое горы? Это же камни. Дождь сильный прошел, подмыл камешек, тот пополз вниз, за собой другие камни потащил, а высота до полнеба, с такой высоты к Байкалу, глядишь, уже и лавина, то есть осыпь, несется. Упали камни на путь, а тут поезд, и что? Вот чтоб за всем этим глаз был, вдоль скал на высшем уровне их среза были протянуты по всему скальному побережью провода в несколько рядов и особым образом подключены к специальному щиту, что на стене в доме каждого путевого обходчика. Не то что осыпь -- камешек один, падая на путь, задел провода -- и в доме обходчика такой трезвон, что даже собака лаять приучена. День ли, ночь -- с этого трезвона бежит обходчик искать, что свалилось со скал, и если осыпь, по селектору тревогу звонит, и на дрезине мчится тотчас дежурная бригада, потому что времени в обрез, поезда в обе стороны чуть ли не хвост в хвост. И не дай Бог, если промедление случится по вине путевого обходчика. Через неделю уже другая семья будет вселяться в его дом. А куда прежняя девается, о том никто и не знает."
      (Фрагмент)


    Сказочная повесть "Год чуда и печали" (1981) (html 1,1 mb; pdf 3 mb) – октябрь 2007, март 2020
      – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"

      "– Эх ты, неумелый лгунишка! Придумал небылицу и надеешься, что я не отличу ее от правды? Это потому ты надеешься, что понять не можешь, что прощения не бывает! Если совершено преступление и если есть горе в душе, значит, там не может быть прощения! Я же тебе объяснила! Простить – это значит предать горе! Забыть о нем! Слабые люди, забывая горе и по слабости отказываясь от мести, свою слабость и забывчивость называют прощением! Опять же, если на том, кого прощают, вина есть, то разве он ее забудет, если ему скажут: "Прощаю!" Виновные в прощении не нуждаются, потому что знают, что от вины никуда не денешься! И если бы существовала такая женщина, о какой ты говоришь, и если бы она сказала: "Прощаю!" – то она либо солгала бы, либо она уже забыла того, кого потеряла! Простить! Ну, подумай сам! Это что же, вину назвать не виною, а горе не горем! Это даже смешно!"
      (Фрагмент)


    Повесть "Женщина в море" (html 1 mb; doc-zip 170 kb) – март 2020

      "– Ой, только про перестройку не надо! Наши местные уже перестроились. Мамаша моя одному такому антик делала...
      – Что?
      – Ну, мебель-антиквариат. Я там была. У него. Это же бандит, хапуга, жадина! А под Новый год всякий раз по телевизору выступает, так что он там говорит! И даже морда у него по телевизору не такая поросячья, как в жизни. Даже мордой врать научились!
      Мамаша моя, хоть и умная, а дура! Она думает, что они её прикроют. Да продадут они её, как лакея последнего. У них же за душой ничего... одна материя организованная. Понимаете, которые мафия наша, они страшные люди, но у них есть какие-то ихние принципы, законы, они стоят друг за друга хоть в чем-то, а те... Ну, скажите, отчего у всех у них такие круглые морды? Ведь вы тоже уже... ну, это... в годах, а у вас же лицо как лицо, а почему туда только с такими мордами пробираются? Ведь вот приезжают с Запада, рядом с нашими – люди как люди. А наши будто с какой жирной планеты спустились и не успели похудеть. Старые фотографии смотришь цари, генералы – красивые! Влюбиться можно. Порода! Валеркин отец Хрущёва хвалит, да у него же морда евнуха персидского! Я бы к власти на порог не пускала мужиков с такими физиономиями. Ненавижу некрасивых мужиков. От них всё зло на земле. От уродов!
      Вот уж, право, и смех и грех! Сидит напротив меня красивая, почти голая женщина и поносит власть чище любого "враждебного голоса"! И ничуть не хочется ей возражать. Может быть, оттого, что лично моё лицо зачислено лицом, а не мордой. Приятно. Да и мне ли защищать власть имущих...".
      (Фрагмент)


    Сборник рассказов "Повесть странного времени" (1978) (html 1,1 mb; pdf 5,4 mb) – январь 2003, март 2020
      – OCR: Александр Белоусенко (Сиэтл, США) и библиотека "ImWerden"

    Содержание:

      Встреча
      Перед судом
      Повесть странного времени
      Вариант
      Посещение

      Фрагмент из рассказа "Вариант":

      Тогда выстелилась перед ним та дорога, что сейчас проходила по Невскому, вела к метро, затем к Финляндскому вокзалу, оттуда до станции Лемболово, где жил на своей даче персональный пенсионер, подполковник КГБ в отставке.
      В шесть часов с пунктуальностью маньяка выйдет он в сад с лейкой пожарного цвета в руках и начнет поливать искусные клумбы вокруг дома, осматривая каждую и каждый цветок на ней, чмокая губами, приговаривая что-то, покачивая головой, морщась и сутулясь... Сегодня он польет только три клумбы. На четвертую, что ближе к забору, он упадет, чтобы самому уже больше не подняться. Последними впечатлениями его на этом свете будут боль и аромат пионов. Второго он не заслужил! Непозволительная роскошь – такому человеку умирать под аромат пионов! Но даже самый отъявленный негодяй имеет право на последнее желание! Таков обычай предков, и не стоит его нарушать! Пусть же пионы зачтутся ему как последнее желание!
      Вот так это случится. И никто уже никогда не узнает, о чем думал этот человек за минуту до смерти, что думал он о своей жизни, думал ли он вообще в жизни? И если верно, что перед смертью человеку видится вся его жизнь, то не умер ли он скорей положенного от этого видения? Узнать такое было бы очень важно! Может быть, даже важнее, чем его смерть! Но это невозможно! И потому он рухнет лицом вниз на клумбу с красными пионами, и таким же красным пионом расцветет смерть на его белой рубашке.
      На выстрел выскочит из дома рыхлая пожилая женщина и, увидев мужа, завопит страшным голосом: «Уби...и...ли!», но вместо того, чтобы кинуться к мужу, пытаться поднять его, растормошить в отчаянии, она закричит: «Спасите!» и еще быстрее влетит в дом, громыхая затворками и защелками...
      Последнее – было единственным отклонением от того, как всё представлялось Андрею. И это хорошо! Когда планы осуществляются до мельчайших подробностей, оно, конечно, бальзам самолюбию, но скучновато.
      Было случайное желание пальнуть ей вслед, как бы спросить выстрелом: «Чего же ты испугалась, старая карга? Как же ты тогда жизнь свою прожила, если за себя боишься, кукла распатланная!»
      Суматоха, наверное, началась скоро. Но Андрей уже этого не услышал. Через семь минут он был на платформе, через пять минут сел в вагон электрички и через сорок минут уже стоял около каменного броневика, с которого вот уже сорок с лишним лет каменный человечек произносил всё одну и ту же речь и никак не мог окончить ее, и рука его окаменела в жесте и каменные слова камнями застряли в горле...


    Рассказ "Выйти в небо" (html 41 kb) – март 2005

      "Солнце уже вскарабкалось на треть купола и пожрало утреннюю синеву неба. Вместе с синевой, затаившись, ушла в себя небесная глубина, воссоздавая иллюзию доступности своих границ. Туда же, в беспространственную пустоту, начала истекать память – этого больше всего и боялся Федор Сергеевич, в отчаянии уцепился, как за хвост, за одно только слово, которое, как заклятие от беспамятства, твердил в течение всего времени общения с парнем-лётчиком... "Харрикейн"! Да! "Харрикейн"! Надув в дюймах, скорость в милях, высота в футах... К этому привыкли быстро. Еще что? Да! Передняя центровка. Хвост задирался... Механик садился на хвост... Ручка по крену ломалась... Четыре двадцатимиллиметровые пушки швак по плоскостям... Это хорошо... А скорость дрянь... Против "мессера" трудно... Одно добро – крылья толстые, на виражах хорошо... А скорость дрянь... Почему?.. Не догонял "восемьдесят восьмого". Ю-88... Не догонял... Если тот отбомбился, сунул газы и пошел... Бесполезно... "Фонари" иногда еще на земле сбрасывали... Да нет же! "Фонари" сбрасывали на первых "МиГах", потому что на скорости заклинивало раздвижную часть и летчик не мог выброситься... это на "МиГах", "харрикейны" тут ни при чем... А собственно, чего это память уцепилась за "харрикейна"?"
      (Фрагмент)


    Автобиографическое повествование "Без выбора" (2003, 505 стр.) (pdf 18,8 mb) – август 2022
      – OCR: Андрей Зиновьев (библиотека "ImWerden")

      Автобиографическое повествование Леонида Ивановича Бородина «Без выбора» можно назвать остросюжетным, поскольку сама жизнь автора – остросюжетна. Ныне известный писатель, лауреат премии А. И. Солженицына, главный редактор журнала «Москва», Л. И. Бородин добывал свою истину как человек поступка не в кабинетной тиши, не в карьеристском азарте, а в лагерях, где отсидел два долгих срока за свои убеждения. И потому в книге не только воспоминания о жестоких перипетиях своей личной судьбы, но и напряжённые размышления о судьбе России, пережившей в XX веке ряд искусов, предательств, отречений, острая полемика о причинах драматического состояния страны сегодня с известными писателями, политиками, деятелями культуры – тот круг тем, которые не могут не волновать каждого мыслящего человека.
      (Аннотация издательства)

    Страничка создана 26 октября 2002.
    Последнее обновление 24 августа 2022.
Дизайн и разработка © Титиевский Виталий, 2005-2022.
MSIECP 800x600, 1024x768